-- Мамаше некогда работать на сторону, надо братьев обшивать, так я работаю кое-что, беру заказы, белье шью...
-- И много вы таким образом зарабатываете -- в месяц, например?
-- Когда рублей десять, а когда и меньше; работы мало, а я-то готова и день и ночь работать...
Светлов мельком взглянул на сестру и заметил у нее легкую красноту вокруг глаз.
-- Неблагодарная работа, Анюта,-- сказал он сосредоточенно.
-- Паша еще немного помогает: он в лавке шесть рублей жалованья берет: когда рубль, когда два уделит мамаше,-- заметила тихо Анюта.
-- Да, но ведь это, по вашей семье, как капля в море.
-- И еще у нас помощник есть,-- сказала девушка, грустно улыбнувшись,-- Алеша. Он пока дома живет, в школу у меня приготовляется, так вот по утрам и ходит синиц ловить западней. Он их продает, а деньги мамаше приносит. У него страсть ловить птичек.
-- А сколько лет этому помощнику? -- спросил Александр Васильич, тоже грустно улыбнувшись.
-- Восьмой год недавно пошел.
Светлов задумался.
-- А знаете, Анюта, -- сказал он через минуту, смотря ей прямо в глаза,-- я все-таки очень рад за вас, и именно за вас...
Девушка посмотрела на него в недоумении.
-- Видите ли, в чем дело, Анюта: я нахожу вас теперь такой, какой желал бы вас видеть, хотя и не предполагал, что такой именно вас и встречу...
-- Это как? -- удивилась она.
-- Я хочу сказать: живи бы вы лучше, вы были бы хуже. Оно кажется странно как будто, а между тем -- верно, если вдуматься глубже в ваше положение.
-- Значит, лучше жить -- худо? -- спросила она, недоумевая по-прежнему.
-- Как вам сказать, Анюта? Для вас, по-моему, лучше... так пожить... на некоторое время, разумеется.
-- Я вас не понимаю,-- сказала она.
-- Сейчас поймете. У нас, видите ли, школа не дает правильных понятий о жизни, не подготовляет к ней, и потому большей части из нас приходится брать уроки непосредственно у самой жизни. Чем раньше придут эти суровые уроки, тем лучше для человека, который из школы вынес одну только ненужную дребедень. Вот хоть вы, например, скажем. Я уверен, что вы ровно ничего не вынесли из вашего института, кроме нескольких красиво сшитых тетрадок, где на полях, я думаю, и теперь еще можно прочесть разные надписи вроде: "Ах, какой он душка!", "Божество!", если только они у вас сохранились. Ну, скажите, не правда ли?
Девушка кротко улыбнулась, но она была вся -- внимание.
-- Ведь знаний положительных вы никаких оттуда не вынесли,-- продолжал Светлов, заметно увлекаясь.-- Я даже смею думать, что вы до сих пор не умеете писать правильно по-русски; по крайней мере я так сужу отчасти по моей сестре,-- а это еще не бог знает что; да, говоря строго, это совсем и не положительное знание. Если же вы и такого-то знания оттуда не вынесли, так что же вы вынесли после этого? Разумеется, ровно ничего или почти ничего. А между тем там уж успели натолкать в вашу голову всякую ненужную дребедень, разные понятия, от которых развитые люди открещиваются потом и руками и ногами всю свою жизнь. И вот представьте, что, выйдя из института, вы поступили бы в так называемую "приличную обстановку", с полным довольством. Так бы у вас и не составилось никогда понятия о требованиях настоящей, действительной жизни, а не той, потребности которой выражаются в институтах деланием глубоких книксенов да сшиванием тетрадок розовыми ленточками. Вышли бы вы потом не менее "прилично" замуж, в полной уверенности, что и всем так же хорошо живется на свете, как и вам. Может быть, со временем, вам и пришлось бы узнать настоящую жизнь, зайти в ее дебри; но тогда она, по всей вероятности, сломала бы вас, а не исправила. Теперь вам легче дастся это знание: вы еще молоды, еще поборетесь, сил у вас хватит, а там, глядишь, как-нибудь и ясные дни проглянут...
