С детьми Петр бывал вместе и в будни, и в праздники. Вот и сейчас, он в пути, а мысли часто улетают к ребятам. «Пишите нам, хоть раз в неделю», — просили все. Сейчас им должно быть хорошо, весело, играют в футбол или дерутся в летнем своем лагере на берегу Голубого озера, на Карельском перешейке.
Там и «хныкало» — Витек, любитель пожевать что-нибудь, и косоглазый Петрушка, который, кажется, смотрит куда-то вбок, а сам видит все: и сбоку, и спереди. Он и вглубь, в суть умеет смотреть, как мало кто способен даже из взрослых. Там и белобрысый, вечно в ссадинах и нервных пятнах, пронырливый Юрка Голубев — «симпатичный волчонок», как назвал его после одной из встреч с интернатскими ребятами Даниил Андреевич.
В Юркиных серых глазах и в самом деле есть какой-то дерзкий колючий холод, взгляд исподлобья, не подступись. Из любой проделки он постарается выкрутиться, или стоит, сопит, отмалчивается, непобежденный. Он изо всех сил отстаивает себя, и это понятно.
Когда Юрке было пять лет, умерла его мать. А рослый, грузный, истерично несдержанный в пьяной ярости отец по поводу и без повода часто бил сына мощной лапой или флотским ремнем. Бил и кричал: «Щенок, выродок! Отца не слушаться?!» А потом, успокоившись, нюнил, жалея себя и сына: «Без матки живешь, сирота, сиротинка… Я же тебя люблю, бью потому, что жить учу. Ты, может, мне глаза закроешь…»
И ведь находил прощение в испуганном, но до боли жаждущем любви детском сердце. Юра приходил домой не только по субботам, он убегал без разрешения и в будние дни, искал отца, слесаря-сантехника, по всем подвалам. А тот почти всегда был пьян, зол и яростен. Ярился за то, что сын непослушен, плохо учится, дерется, брюки порвал, мешает отцу остаться наедине с какой-нибудь очередной случайной женщиной.
Петр не раз встречался с Юркиным отцом и лишь однажды застал его трезвым. Тот держался подчеркнуто предупредительно, вежливо, после каждого слова — «извините, пожалуйста…». Можно было подумать, что он — сама доброта, мягкость, все понимает. На вопрос, почему пьет так много, отвечал доверительным тоном: «Работа такая. Не хочешь, да выпьешь за компанию… Тому кран подвинтил, тут батарейку добавил — всех выручать надо. Вот и перепадает…»
Но потом всегда перед Петром оказывался совершенно другой человек, который и двух слов связать не может. В неприбранной квартире, на замусоленном диване обычно сидел рано обрюзгший мужчина с красно-одутловатым лицом и дурными, болотного цвета глазами. Слова и мысли заплетались в пьяном бормотании. Его поступками и желаниями руководила водка, его слезы, ласка, душевные порывы — дым, сиюминутные нервные всплески. Что ему объяснишь? И разве нужен ему сын, разве дорог он ему?
