— А вот и сделаю.
— А вот не сделаешь. Качели упадут, и ты разобьешься.
— Не разобьюсь. Я уж сто раз делал. Надо только ногами встать на сиденье, крепко держаться за палки и раскачиваться туда-сюда что есть силы, и тогда так раскачаешься, что перевернешься, как солнышко переворачивается вокруг земли. Вот, смотри, Наташка, как надо…
— Хвастаешься, а у самого поджилки трясутся…
— И вовсе не трясутся.
— Трясутся, я же вижу…
— Сейчас тебе будет «солнышко»… туда-сюда качели…
«Эй, качели, взлетайте и падайте. Шторм, испытание… риск… Навстречу опасностям мы идем с детства, с первых шагов. Когда-нибудь и мой сын будет топать напролом, протянув руки к чему-нибудь желанному, не видя под ногами ни ям, ни кочек, ни луж, ни камней. Упадет, шлепнется носом, встанет и дальше… по прямой… по кривой… вниз, поглубже в подземелье, или вверх — на дерево, поближе к самой высокой вершине, в гору, в небо, в космос… Испытание тела и духа, души. „А он, мятежный, просит бури, как будто в бурях есть покой“. Это про тех, для кого покой, успокоенность — хуже гибели. Погибель может найти человек всюду, как только ожиреет душа или сложит она крылышки в миг беды…»
Да, именно душу надо спасать от гибели чаще всего, а не тело. Не может она пропасть, эта самая душа, которая «уходит в пятки» и которая в нас то, как далекое облачко, парит в голубой вышине, то извивается вроде клубка змей. Быстро она перелетает от мучений к счастью, от беды к удаче. И всегда ей хочется чего-то. Но чего? Больших свершений, подвигов, беспредельной радости себе и всем, всем сразу.
Хотелось Петру победить себя, укротить одни свои желания во имя других, но так, чтобы стало это не поражением, а счастьем, открытием нового.
И это желание чего-то нового, что и не назвать, не познать вовсе, было самым сильным и властным в душе Петра. Оно росло, становилось криком. Безмерным, мучительным и счастливым одновременно. Так было в Шторм, на палубе «почтаря», в Белом море. Хотелось выбросить этот крик из груди, заорать, завопить что есть силы на весь мир.
И Петр вдруг услышал крик. Он вылетел не из его губ — зазвучал над спокойной водой Невы. Петр даже не заметил, как вышел к ее берегам.
Над Невой кружились чайки. Их сдавленные голоса были похожи на сдавленные вскрики отчаяния.
Чайки зависали на плотном ветру, слегка помахивая острыми крыльями, вдруг падали, врезались в плотную солнечную воду и то одна, то другая взлетали вверх с рыбой, перехваченной поперек.
