Чем же помешали представляемые ими СМИ? Разумеется не тем, что они пытаются всех уверить в собственной демократической природе – стоит только взглянуть на прессу союзников США или Евросоюза – а тем, что появление RT (2005), Telesur (2005) или HispanTV (2011) положило конец медиа-олигополии, принадлежавшей США и, в меньшей степени, Европе, консенсус внутри которой достигал такой степени, что Ноам Хомский смог сказать: «любой диктатор позавидовал бы единообразию и покорности СМИ в США». Теперь зрители получили доступ к иной версии событий, а фигуры, которым был путь заказан на крупные информационные каналы, к новым медиа-платформам, как это произошло в случае Пабло Иглесиаса и его программы «Форт Апачи» на HispanTV или Джулиана Ассанжа, которому был предоставлен эфир на RT, восполнивший недостаток критической информации на покинутом остальными СМИ медиа-пространстве.
Так вот, как раз с помощью этой новой меры Брюссель мог бы, в конце концов, открыть дискуссию, которую пока он принять не готов. Как может Евросоюз оказывать «поддержку свободы прессы» в России, в то время как европейские журналисты жалуются на растущее экономическое давление? Более того, как может Европа, где отсутствие прозрачности ни для кого не секрет, поддерживать свободу прессы и отказывать журналистам в доступе к информации о Пакте о трансатлантический торговле и инвестициях (TTIP)?
Эта риторическая эскалация опасна, потому что она сопутствует эскалации геополитического напряжения в Европе и теоретически может оправдать любую вооруженную агрессию. Когда НАТО бомбардировала Югославию в 1999 году, удар по центральному зданию сербского государственного телевидения (RTS) объяснялся необходимостью «нарушить сеть управления, контроля и коммуникаций» и тем фактом, что оно якобы являлось объектом двойного назначения (гражданским и, при необходимости, военным), который «способствовал ведению пропагандистской войны, раздувающей кампанию против населения Косово». Россия, конечно, не Югославия, но используемая по отношению к ней терминология пугающе напоминает югославскую историю.
Если Евросоюз искренне хочет защитить свое население от мнимой российской, венесуэльской или иранской пропаганды – в претензии на то, что всякий, кто не принимает западную политику, занимается «пропагандой» – он должен был бы вкладываться в систему образования, чтобы воспитывать образованных граждан, способных воспринимать новости с рациональной и критической точки зрения, а не урезать бюджет на нее, растя граждан как раз таки более подверженных манипуляции, откуда бы она ни происходила. С другой стороны, «новая информационная война» Евросоюза выявляет принятую в нем патерналистскую концепцию общества, для которой население как России, так и стран-членов Евросоюза – это пустые сосуды или аморфная масса, из которой действующая власть может лепить что угодно.
