Дома я возьми да спроси у супружницы моей:
— На какие доходы живет этот молодой человек?
— Он писатель, — отвечает она.
— Писатель?
— А кроме того у него богатый дядюшка, — скромно добавляет она.
— Паразит, значит, — подытоживаю я свое мнение не обинуясь. Чего здесь, думаю, церемониться?
Тут и слепому стало бы ясно, до чего она напугана.
— Он тебе не нравится? В самом деле не нравится? — раскудахталась она. Это был один из редких моментов, когда она сделалась мне противна. Что за глухота, за тупость этакая? Что могло мне в этом субъекте нравиться? Да меня же еще и улестить стремится, за престарелого дядюшку принимает, который должен покровительствовать ей в любовных делишках! Флирт покрывать, советами снабжать или черт его знает, какая еще мне роль уготована?
— Ради Бога прошу, — взмолилась она, — любите его, Жак, заклинаю вас, любите его! Он так добр ко мне… — и пошло-поехало. Слушал я и диву давался. До сих пор у нас как-то не заходило речи о супружеской верности и тому подобном, не очень-то я жалую такие темы. Но тут уж не выдержал.
— Значит, я должен любить вашего ухажера, Лиззи? — и громко расхохотался. А жена моя покраснела.
— До чего же вы вульгарны! — воскликнула она с горечью и презрением. — Не ухажер он мне, так и знайте: не ухажер! — От возмущения она даже стукнула по столу кулачком. — Он мне близкий, давний друг. Мы знакомы с незапамятных времен, а сейчас встретились совершенно случайно. Вы, право же, не в своем уме, Жак!
Это я-то не в своем уме!
— Оставим ум в покое, а вот сердце мое не обманешь, — парировал я. И сразу же подыскал сравнение. — Ты мне напоминаешь курицу, готовую снестись. — Я хохотал, не в силах остановиться. — Ведь ты форменным образом места себе не находишь. Знаешь, какую картину я наблюдал однажды в деревне? Ежели хозяйка не желает, чтобы курица снесла яйцо, она заталкивает несушку в ведро с холодной водой… Так вот и у меня прямо руки чешутся проделать с тобой то же самое.
Она уставилась на меня в полной оторопи.
— Вы сравниваете меня с курицей?
— Да-да. И радуйтесь, что покамест с курицей.
— Покамест? — переспросила моя супруга.
— Вот именно.
— Вы мне угрожаете?
— Да, угрожаю. — С этими словами я ушел в другую комнату. Мне было трудно дышать.
Однако жена проследовала за мной. Коснувшись пальцем моей руки, проговорила:
— Как же вы изменились! До чего стали грубы! — И оборвав свою речь, на сей раз вышла из комнаты.
Неужели я и вправду стал груб? Возможно. Раздражителен? И это не исключено. Но не исключено и другое: жена моя действительно невиновна — даже эту мысль я склонен был допустить: с такой обидой и столь невинно смотрела она на меня. Вдруг мне все это почудилось? Женщины склонны к романтическим грезам, молодым людям свойственны роли рыцарей, ну, а мне-то какая отведена роль?
