В смутное время частой смены властей до Нахаловок руки ни у кого не доходили и люди здесь жили по своим законам и своему распорядку, никому не подчиняясь.
Был уже поздний вечер, изрядно стемнело, когда со стороны Оби в Большую Нахаловку вошли три человека. Впереди, одетый в старый полушубок и истрепанную шапку, уверенно вышагивал Василий Иванович Конев, за ним, не отставая, словно привязанные, следовали Иннокентий и Ипполит Шалагины. Поднималась луна, и темные домишки, проявляясь из темноты, казались еще более мрачными и настороженными. Узкая улочка поползла на взгорок, и там, наверху, замаячили несколько недобрых теней. Василий, сразу заметив их, не свернул, шагу не сбавил, только сунул руку в карман полушубка. Подойдя ближе, остановился и громко известил:
— К Ваньке-Китайцу! Мы тихие! Но если чуть — палить будем!
Тени качнулись, словно в раздумье, и медленно исчезли. Василий прежним, уверенным шагом двинулся вперед. Ипполит и Иннокентий не отставали.
Узкая улочка после двух крутых зигзагов поползла вниз — в глубокий лог. Добралась до самого дна и кончилась, упершись в приземистую, длинную халабуду, в низких окнах которой теплились смутные, желтые огоньки. Халабуда принадлежала китайцу Ван-Ли, и располагался здесь еще с германской войны тайный притон, куда стекались кокаинисты и морфинисты, непотребные забубённые бабенки и жулики разного калибра и разной масти. Все находили у Ван-Ли, переименованного на русский манер в Ваньку-Китайца, приют, зелье и короткую любовь на грязных, залоснившихся подстилках. Какие ветры ни проносились над городом, они лишь краем задевали плоскую крышу, и притон существовал при царском режиме, при Временном правительстве, при Советах, при Колчаке и вот теперь — при большевиках.
Поздних гостей встретил у порога сам хозяин — в синих шароварах, в синей рубахе, на ногах — сандалии с дощечками вместо подошв, на затылке — жиденькая косичка, на подбородке — тощая седая бороденка, ветошкой свисающая на сторону. Ван-Ли беспрестанно кланялся, и выражение узких его глаз разглядеть было невозможно. Прикладывая руку к груди, он забормотал:
— Осюсения хосиса? Девоську хосиса? Кусать хосиса?
— Хосиса, хосиса, — властно перебил его Василий, — веди в конуру.
— Денеску покази, бумазек не беру.
— Я тебе сказал — веди в конуру! Там и денежку покажем.
Все длинное строение было разделено ровно посередине тесным коридорчиком, а по обе стороны — маленькие комнатушки с низкими окнами на улицу, отделенные одна от другой тонкими дощатыми стенами. Каждая комнатушка имела щелястую дверь, и щели, похоже, оставлены были не по небрежности, а специально: всегда есть возможность заглянуть из коридора в конуру и увидеть, что там творится.
