В обветшавшей вещи на первый план выступает не ее «что», но как раз обратное акметической полноте «что» «ни-что» вещи, ее временная, а не смысловая (содержательная, предметная) «сторона». Взятая «с конца», на ущербе, вещь взята («увидена») со стороны о-граничивающей, гранящей ее неопределенности, бес-смыслицы, со стороны не-бытия... Взятая «с конца», вещь взята не со стороны формы (смысловой и, соответственно, пространственной)>[82], а со стороны «бесформенной» временности ее существования, то есть удержана как существующая вещь. И это — принципиально иное восприятие вещи, чем акметически-эйдетический взгляд на нее, с необходимостью влекущий за собой и «эйдетическое» понимание мира. Акметически ориентированный человек устанавливает мир, увековечивая его чувственно данные, пространственные формы в качестве эйдосов, в то время как человек, ориентированный ветхим, устанавливает-ся не идеализацией мира наличных форм, а переживанием и пониманием их временности, конечности.
Время открывается человеку в созерцании временности, ветхости сущего, — этого острого наконечника «стрелы времени», а не в веко-вечной акметическо-эйдетической полноте сущего как прекрасного космоса. В идеализированной вещи, в идее временность свернута в веко-вечность эйдоса и в таком «виде» не задевает смертного человека «за живое». Силой собственного смыслового совершенства, силой своей смысловой вечности идеи «переносят» вещи в «умное место», где разноцветные и полные непостоянства, «каплевидные» вещи превращаются в застывшие от холода разноцветные и блестящие — холодно блистающие — бусы всесовершенно-го ожерелья вселенского Ума. Умопостигаемый космос — это прекрасное, только умом постигаемое украшение Блага, Единого, это возможность и основание зримого чувственными очами телесного космоса. То, что в космосе бренно, не заслуживает такого внимания, какого заслуживают идеи, пребывающие в умном мире; преходящие вещи обречены на то, чтобы оттенять непреходящее: прежде всего свою собственную смысловую форму, которая не течет, не старится, не ветшает, в то время как телесная форма, данная «в» пространстве-времени, и ветшает, и вовсе исчезает «из мира», а потому и рассматривается лишь постольку, поскольку в ней усмотрено что-то «умное». Самой своей ветхостью вещи открывают Время как свободу всего существующего «во плоти», как просвет, в котором... свершается судьба его Бытия. Ветхость — такой аспект существования вещей, в котором они показывают себя не совпадающими с самими собой, а потому свободными от мертвой самотождественности понятия.
