– Как долго человек считается без вести пропавшим? – уточняет Миша.
– И как долго его будут искать? – добавляет Лиза.
Они не впервые в этом кабинете пытаются прояснить дальнейший план поисков Паши.
– Если судебное решение не принято, то разыскное дело хранится у нас пять лет, а потом в архив. Вы поймите одно: круглосуточно милиция искать не может никого, – устало говорит следователь, собирая в пухлую стопку разбросанные по столу бумаги, – у каждого сотрудника десятки подобных дел. Вот сейчас у меня без вести пропавшими числятся сто сорок семь человек. Вы себе представляете объём работы?
– Я хочу, чтобы Вы внесли ясность, как будет вестись дальнейший поиск моего сына, – настаивает Лиза.
– Мы делаем всё возможное, но за другие территории я поручиться не могу. У них своих «потеряшек» хватает, – сообщает начальник оперативно-разыскного отдела.
– Но Вы же не хотите сказать, что поиски нашего сына закончены?
– Это, так сказать, фигурально… Надо ждать, – вздыхает он, – набраться терпения и ждать.
Каждое слово чуть ли не по слогам. Скосив глаза на запястье с командирскими противоударными часами, даёт понять – время у него не резиновое. Не растягивается.
Лиза и Миша сидят, раздавленные чудовищной безысходностью, и не могут поверить, что всё так безнадёжно.
– Да поймите вы меня – искать день и ночь вашего сына мы не можем. Обратитесь в детективное агентство. Могу даже визитку дать. Они с нами тесно сотрудничают.
Порывшись в столе, протягивает Мише визитку с золотыми вензелями на лиловом фоне.
– Но сразу предупреждаю: поиск людей – занятие не из дешёвых.
На двадцать восьмой день звонит следователь Балабанов, тот самый, похожий на Куравлёва в молодости. По телефону он, слава Богу, не цокает.
– Елизавета Андреевна, вам сегодня к трём надо подойти на опознание.
– Опознание кого? – сжимается она в тугую пружину.
– В низовьях Томи жителями деревни Красный Яр найдено мужское тело, предположительно тринадцатичетырнадцати лет. По антропометрическим данным…
– А при чём здесь я? – спрашивает она. – При чём здесь я?! Вы мне это сейчас зачем говорите?!
Миша, не успевший подойти к телефону раньше, отбирает у неё трубку.
Он настаивает, чтобы Лиза осталась дома и выпила что-нибудь из транквилизаторов, или пустырник, хотя бы чай с мятой, и обязательно надо поспать, пока он сбегает к следователю, но Лиза не слышит. Она натягивает сапоги, путается в рукавах плаща и идёт с Мишей. Трястись в трамвае или автобусе меж потных тел физически невыносимо, и они, не сговариваясь, идут пешком. Долго – через полгорода – и молчат, как чужие. Любая произнесённая сейчас фраза кажется чудовищно-нелепой, как и всё вокруг: невыносимо яркое солнце, неестественно синее небо без единого облачка, галдящие на тополях грачи и особенно дети – беззаботные, смеющиеся, живые дети.
