— Гляди, Алесь, — показал Гаманек, — ты ведь еще не бывал на нашем совместном празднике...
Алесь видел, что старый учитель гордится этим огромным сборищем людей и тем, что этот некогда совсем глухой уголок возле озера стал теперь таким шумным, как городская площадь. В конце поляны из-под брезентовых козырьков выглядывали два ларька, чуть поодаль от них стояла и лавка на резиновых колесах. Плакаты и объявления были написаны на трех языках — на белорусском, литовском и латышском. В глубине сосняка виднелись дощатые подмостки, которые должны были служить сценой, и ровные ряды скамеек, прибитых прямо к сосновым пенькам. Некоторые места были уже заняты, но люди пока что толпились на краю поляны. Здесь стоял большой, на двух побеленных фанерных листах, плакат в стихах:
Электростанция — это сила!
Во-первых, ненадобно керосина,
Щелкнул штепселем — и гори
Лампа-«молния» до зари!
Во-вторых, в хату пойдут провода,
За проводами — в краны вода.
В третьих, станция — это мотор,
Будет молоть, поработает и на скотный двор...
Все на стройку, девчата! При электрическом свете
Красота заметнее!
— Это что же за поэт у вас объявился? — усмехнулся Алесь. — Уж не Ярошка ли?
— Должно быть... Раз про девчат и красоту — кому же больше? — ответил Якуб Панасович. — Стихи вычитал где-нибудь, а концовку — сам придумал... Мещанство!
— Что вы, Якуб Панасович! — не согласился Алесь. — Шутка при большом деле — вещь хорошая. Я только удивляюсь, откуда у Ярошки такая прыть...
— Ну, прыти у него хватает... У него на каждый день своя выдумка.
Возле плаката останавливались люди, читали, щелкали языками, посмеивались. Посасывая трубку, пожилой колхозник, с белыми, как льняная куделя, бровями, ораторствовал:
— Главное — что дрова будет пилить! Мы со старухой как возьмемся за пилу — так и ссора: то быстро тяну, то медленно, то налегаю, то поверху пускаю... Не столько чурки, сколько друг друга пилим!
— А может, брешут, — выразила сомнение женщина в цветастом платке. — Может, оно и не будет пилить?..
— Будет! Заставим!..
— Вот если бы электричество пиво делало! — засмеялся слегка подгулявший парень.
— Кому что, а свинье месиво, — отозвалась женщина.
Этот самодельный плакат задевал каждого по-своему, мимо него нельзя было пройти равнодушно, и это значило, что авторы его рассчитали правильно. На селе уже переставали замечать примелькавшиеся плакаты, в которых нет ни живых фактов, ни свежего слова... Неожиданно в сосняке возникла и поплыла над головами песня. На лесной дорожке показалась группа эглайненских девчат, они шли медленно, в разноцветных длинных платьях, подпоясанных самоткаными поясками. Позади шли парни, высокие, загорелые, неторопливые. На поляне песня закончилась последним взлетом:
