Но — чу!
Вдруг оба-два Василия, как по команде, замерли.
— Чу! Слышишь?
— Да не-е… показалось…
— Мамке твоей показалось, когда она тебя родила! Слышишь?
— Федор? Ты, что ли? — женский голос звал из темноты.
Пепеляев ни да, ни нет, кашлянул.
— Погодь! Вместе пойдем… — Женщина производила шум где-то почти поблизости. — На свадьбе я у Верки Черемисиной была. Там еще догуливают, а мне-то на дежурство с утра, так я вот и пошла пораньше… у-у, леший тебя!!. — Раздался вдруг шум-треск сокрушительного падения. — Каблук сломила! Федор, ты тут ли еще? Не уходи уж, ради Христа! Без каблука-то и вовсе не дохромать мне. Ты чего молчишь?
Василий опять произвел некий звук, похожий на недоверчивое хмыканье. И в самом деле, чересчур уж все складно получалось: и в магазин успел, а тут еще и спутница жизни.
— Ты уж не уходи, миленький… — наговаривала женщина, уже уверенно продираясь к Пепеляеву. — Вот дуреха! Спрямить дорогу решила! Тут-то ее, девушку, леший и попутал… Ой! Да ты не Федор! — разгоряченная мягкая женщина ткнулась в темноте в Пепеляева и тотчас же прянула.
— Ну, — согласился Василий.
— Вроде и не знакомый даже… В гости, что ли, к кому?
— Спецзадание, — туманно сказал Вася. — Кувыркаться тут по вашим канавам. С целью обобщения и внедрения.
— Непонятное говоришь. Точно — не бугаевский!
— Бугаевский — не бугаевский, заладила… Цепляйся, что ли, дохромаю я тебя. Только дорогу говори, а то я ни хрена у вас не вижу.
— Не ругайся.
— А я разве ругаюсь? — изумился Вася. — Иль таких слов не слышала: хрен, редька?
— Все равно, не ругайся. А то я никуда с тобой не пойду. С детства не люблю.
Василий не нашел, что ответить. Она отыскала его руку, он сделал руку калачиком, и они пошли.
Через несколько шагов она рассмеялась:
— Э-э, парень! Да ты, видать, тоже со свадьбы!
Василий обиженно не ответил. Ему ли было не знать, что идет он, как по ниточке? Потом буркнул:
— А чего туфлё-то не сымешь?
Она даже возмутилась его непониманию.
— А колготки? Немецкие? Семь семьдесят! Не хочешь?
Он не хотел. К тому же он смутно помнил, что это такое — колготки. Да и вообще, запрет на слова подействовал на него удручающе. Он старался все больше молчать, дабы не вляпаться ненароком не в то слово и тем не огорчить спутницу вплоть, может быть, до разрыва отношений.
Она тоже была не из стрекотух. Но все ж дознание вела как следует. Уже к первому фонарю он и биографию, и обстоятельства своего появления в Бугаевске доложил.
Пользуясь фонарем, Василий, будто между прочим, оглядел ее.
