А когда на мохнатых басах представили они ему Алину спросонья, еще не напустившую на себя вид — мягкую, квелую, сдобную, с руками, лениво норовящими снова обнять, — окончательно не выдержал Пепеляев! До того ему — хоть ногами топай! — захотелось в Бугаевск, к Алине, что он тут же твердо решил: сейчас — в буфет, еще пивка, сколько залезет, выпить, а к вечеру — к Люське! Обещал ведь девушке, а девушек обманывать — нехороший грех.
И Василий Степанович, не дождавшись даже обещанного старухой си-бемоль-мажора, покинул ложу бенуара.
Засады на него устраивали.
Возле самого родного забора вдруг выскочила с дитем под мышкой баба не баба, старуха не старуха, сразу под платками и не разглядишь. Встала поперек дороги на колени, сверток с дитем Пепеляеву протянула. Бери, дескать.
— На кой он мне? — удивился Василий. Баба незнакомая, и дите, значит, к нему касательства не имеет. А просто так взять — стипендия не позволяет.
— Голубчик, отец родной! — без всякой подготовки ударилась в плач женщина. — Не откажи! Век буду за тебя молиться! В Бабашкин ездила, в Кемпендяевом была, всех профессоров, всех фершалов объездила, на тебя одна надежда! Один ты, говорят, и можешь помочь! Не откажи, отец родной! Измучалась я вся!
— Ты, баба, погоди! Расскажи толком.
— Заходится он у меня, родимый! Как титьку пожует, так весь и заходится. И пупок краснеет, и ручками вот так делает… (Она показала.)
— Пупок краснеет — это хорошо, — с ученым видом сказал Василий. — Значит, гемоглобин есть. А я-то при чем?
— Ну, как же! — вдруг уважительно, как на икону, посмотрела на него баба. — Эвон где был-то… Не каждому так. На тебе благодать божья. На добрые дела вернул тебя господь.
Пепеляев закряхтел многосмысленно и почесал в арестантской голове.
— Мда… Кал на яйцеглист сдавала?
— Все сдавала! — обрадовалась баба. — Вот они все со мной, бумажки те! — и полезла за пазуху.
— Ладно, — отмахнулся от бумажек Пепеляев. — Верю. Э-эх, бабы! До чего же в вас атеизм непрочный! Значит, так. Титьку суй реже, больше на кефир нажимай: в нем градус есть. Давай сюда своего раба божьего. Как звать?
— Кирюшей, голубчик…
— Грешила?
— Ну как же, батюшка! Жизнь ить! Оберегаешься-оберегаешься…
— Больше не греши. Отойди к забору и спиной повернись. «Отче наш» знаешь? Читай наизусть.
Баба отошла к забору и встала спиной. Пепеляев отвернул одеяло.
Игрушечный человечек с важным выражением распаренного скопческого лица посмотрел на него ничуть не удивленным сереньким взглядом.
