— Сорок пять, — сказал Вася.
— Сорок пять, а? — просящим голосом повторил Метастазис. — Жалко ведь парня-то, Цифирь Наумовна!
— О-ох, Спиридон Савельич… — кокетливо поддалась бухгалтер. — Сорок пять, пропадай моя душа!
— Ну вот и ладушки! — втрое больше Пепеляева обрадовался начальник. И обратился к Василию:
— Ну, вот, видишь? Иди сейчас с нашим бухгалтером и получай свою, хе-хе, стипендию. Потом, когда все утрясется, как-нибудь задокументируем это дело.
— Премного вам благодарны! — с напугавшим всех воплем переломился вдруг в поклоне Василий. — Прям слов нету, как благодарны мы вашей милости! — тут он размазал по щекам предполагаемые слезы. — Внукам рассказывать буду.
— Да! — уже у дверей остановил его Метастазис. — Ты, конечно, можешь ходить сюда, никто не запрещает, но все же… Ты, брат, все же пореже. Лучше бы и вовсе дорогу забыл. Не то мы можем и поссориться. Раз в месяц — к Цифирь Наумовне за стипендией, и больше не надо, Вася, не советую, понял? — тут у Спиридона Савельича присущий ему железный с заусеницами тембр прорезался. Кончилось кино.
Расписавшись у Цифири на пустом бланке: «Мерси! Шапиро» и трижды пересчитав деньги, Василий вышел на улицу.
Он все еще никак не мог понять, нравится ему все это или не нравится. То, что в кармане шуршит, безусловно, нравилось. А вот то, что вокруг пальца обвели, к явно нехорошему делу подшили — это вызывало сложные чувства. Которые он, впрочем, путем алгебраических упрощений быстренько свел к одной-единственной мысли, но мудрой: «А и хрен со всем этим! Потом разберемся…»
Тут повеяло откуда-то тройным одеколоном.
Пепеляев огляделся и обнаружил неподалеку от себя серенького, который стоял, индифферентно облокотившись об заборчик, и обдавал Василия взглядом, сияющим от нежданной радости.
— Чего надо? — грубо спросил Василий.
— Да вот… Нечаянно, можно сказать, встретились, — хихикнул серенький. — А я сегодня и документик принес! Ей богу! Можете проверить! — и протянул Пепеляеву картонные какие-то корки.
Фамилия у него оказалась точная — Серомышкин, и был он, оказывается, членом областного общества «Рыболов-спортсмен».
— Почему за сентябрь не уплочено? — строго спросил Василий.
— У них марок не было, честное слово! А вы чего в бухгалтерии подписывали?
— Ишь ты… — усмехнулся Пепеляев. — Мышкин-Шаромыжкин. Интересушься?
Тот покорно пожал плечами.
— Бумагу я, брат, подписал. Совсекретную. Дескать, обязуюсь. В противном случае. Поверь, Мышкин, — вдруг заорал Пепеляев, — под пытками заставили! Сюда — электрод, сюда — плоскогубцы, внутрь — химию (безо всякой ведь закуски!). Завербовали!! Должен я им теперь расписание автобусов сообщить «Чертовец — Бугаевск». Не иначе как диверсию хочут организовать с человечьими жертвами. Кличку присвоили (какую, сказать не могу, секрет…). Ну и оклад жалованья, как полагается. Сорок пять карбованцев в греческих долларах. Теперь понял, физкультурник-рыболов?
