.
Действительно, перед этим предписанием в деле подшито более ста листов с однотипными донесениями из Кутаисской губернии: найдена листовка, экземпляр прилагается, найти распространителей не представилось возможным. И это в Кутаисской губернии с относительно небольшими городами и местечками, где традиционно все знали обо всех. Просто невероятно, чтобы местные жандармы не догадывались, где искать злоумышленников! Но надо заметить, что ответа на приведенное письмо не последовало (а это очевидное нарушение порядка переписки с начальством) и до конца 1903 года из Кутаисской губернии продолжали поступать донесения о листовках с неизменным указанием о невозможности найти распространителей[72]. Ни одного рапорта о поимке пропагандистов за весь год из губернии не прислали.
Это можно объяснить или решительной недееспособностью Кутаисского ГЖУ (однако в Петербурге такого вывода не сделали, немедленных кадровых перестановок не произошло), или же очевидным нежеланием жандармов преследовать местных уроженцев, укорененных в кутаисском обществе, или, возможно, связанных родственными и дружескими узами со значимыми для жандармских чинов людьми, или же коррумпированностью жандармов. Есть указания мемуаристов о готовности жандармских офицеров за взятки освобождать из-под ареста революционных деятелей (оформляя это как освобождение «под залог»)[73]. Впрочем, революционеры нечасто проговаривались о таких вещах, они понимали, что с точки зрения революционного мифа гораздо выгоднее выглядеть остроумными и отважными героями, организующими дерзкие побеги или похищения товарищей из тюрем, а жандарм, с которым можно договориться и подкупить, теряет желаемый образ жестокого и безжалостного классового врага. Образ беспринципного корыстного полицейского чиновника мог лишь изредка оттенять основную картину.
Встречая в донесениях закавказских жандармских офицеров такие странные эпизоды, как невозможность разыскать распространителей листовок в Кутаисской губернии или же бесследное исчезновение из тюрьмы главного подозреваемого по делу о нелегальной типографии в 1907 году («по доставлении в местную тюрьму 11 лиц, задержанных […] по делу об обнаруженной в г. Баку накануне подпольной типографии “Бакинской организации Российской социал-демократической рабочей партии”, арестованный Епифан Энукидзе, во время проверки, незаметно вышел из ворот тюрьмы и скрылся»[74]), исследователь в большинстве случаев не имеет дополнительных данных, которые позволили бы решить, сыграли ли свою роль подкуп, местные связи, халатность и безалаберность полицейских, или же они просто не имели реальной возможности исполнить свои прямые обязанности. Таков был общий фон и общие условия революционного движения, вероятно, лишь усугублявшиеся в Закавказье спецификой местных обычаев и традиций. Но когда речь заходит о сталинской биографии, пишущие бывают склонны трактовать такого рода неувязки и промахи полиции как признак каких-то тайных закулисных махинаций: то ли он агент-осведомитель, то ли за его спиной стоят некие чрезвычайно влиятельные лица (например, желающие политической власти группы интеллигенции и буржуазии), подкупающие или вступающие в сговор с представителями полиции и администрации
