— Мысли такие были. Мерзко все это. Ну да ладно. Интересно, что скажет старина Перси, когда увидит, что блудный сын вернулся. Вот уж выпучит свои тусклые вареные виноградины!
— Он знает, что ты приезжаешь?
— Не удивлюсь, если и слыхом не слыхивал. У старика, знаешь ли, своеобразное чувство юмора.
— Чем твой брат так прогневил отца?
— Самому интересно. Чем-то он старика здорово зацепил. Я по отцовским письмам понял.
— Когда ты получил от него первое письмо?
— Четыре… нет, пять месяцев назад. Напустил туману, но одно я понял четко — он предлагал мне раскурить трубку мира. «Твой старший брат во многом оказался несостоятельным». «Ты отдал дань молодости, пора и остепениться». «Могу тебе обещать, что в деньгах ты не прогадаешь». «Буду рад видеть тебя и твою жену». Знаешь, дорогая, мне кажется, тут немалую роль сыграл наш с тобой брак. Отцу польстило, что я женился на девушке, стоящей на социальной лестнице выше меня.
Пэт засмеялась.
— Это на какой же ступеньке? Аристократы, они же — подонки общества?
Он ухмыльнулся.
— Вот-вот. Только у подонков общества, в отличие от аристократов, начисто отсутствует порода. Ты еще увидишь жену Персиваля. «Передайте, пожалуйста, консервы», — или рассказ о том, как ей проштемпелевали письмо — ничего умнее от нее не услышишь.
На сей раз Пэт не засмеялась. Она задумалась о женщинах, с которыми ей придется общаться. Эту сторону вопроса Ланс во внимание не принимал.
— А твоя сестра? — спросила она.
— Элейн? Она ничего. Была совсем девчонкой, когда я уехал из дому. Восторженная энтузиастка, хотя, возможно, уже повзрослела. Ко всему относится очень серьезно.
Характеристика была не очень обнадеживающей. Пэт спросила:
— Она тебе совсем не писала… после того, как ты уехал?
— Я не оставил адреса. Да она бы все равно не стала писать. Дружной семьей нас не назовешь.
— Вижу.
Он искоса взглянул на нее.
— Что, не по себе стало? Из-за моей семьи? Чепуха. Жить с ними под одной крышей мы не будем. Купим где-нибудь уютный домик. Лошади, собаки, все такое.
— Но пять часов восемнадцать минут все равно останутся.
— Для меня — да. Каждый день в город и назад, при полном параде. Но ты не беспокойся, радость моя, — прекрасных уголков природы хватает и вокруг Лондона. В последнее время во мне проснулся финансист. Сказывается наследственность — по обеим линиям.
— Свою маму ты ведь совсем не помнишь?
— Она всегда казалась мне поразительно старой. Собственно, она и была старой. Когда родилась Элейн, ей было под пятьдесят. Обожала носить побрякушки, вечно лежала на диване и любила читать мне разные истории про рыцарей и их дам, которые нагоняли на меня жуткую скуку. «Королевские идиллии» Теннисона. Наверно, я ее любил… Она была какая-то… бесцветная, что ли. Сейчас, из настоящего, я это понимаю.
