Многие из арестантов заболели, в том числе и Новинский. У него начался сильный жар, бил надрывный, мучительный кашель. Напрасно я попытался вызвать тюремного врача, нарвался лишь на грубость охранников.
Когда я сидел на нарах возле Новинского, не зная, как облегчить его страдания, к нам подошел Симонов. Его тоже мучил кашель, глаза были воспалены.
„Гриня, ты меня презираешь? — спросил он, присаживаясь рядом. — Молчи! Я знаю, конечно, что виноват кругом. Зачем только я привел его к Новинскому! "
„Кого его? " — не поняв, переспросил я.
„Его!” — с нажимом повторил Симонов.
Мне показалось, что он бредит.
„Успокойся, — сказал я. — Чего теперь убиваться? Не каждый может устоять под пытками...”
Симонов пристально посмотрел на меня: „Что ты сказал? Уж не думаешь ли ты, что я... Боже мой! Значит, вы думаете, что это я предал? Так мне и надо...”
Он глухо зарыдал, закрыв лицо исхудавшими руками.
„Погоди! — сказал я в изумлении. — Значит, не ты назвал нас? А кто же? Ведь не покойник же...”
Симонов кивнул головой: „Именно он, Гусев. Он оказался провокатором. К сожалению, я узнал об этом только перед тем, как...”
Он запнулся и закусил губу. Видно, воспоминания для него были мучительными. Наконец через какое-то время Симонову удалось подавить волнение, и он начал рассказ:
„Гусев для меня был идеалом революционера. Даже когда Новинский буквально за несколько дней до... этого сказал о новых арестах в Москве, и в том числе тех товарищей, которым мы помогли бежать, я и тогда ничего не заподозрил. Решил, что просто подвела неосторожность.
Ты знаешь, мы вдвоем с Гусевым снимали комнату. В этот вечер он ушел куда-то, сказав, что ненадолго. Он и до этого уходил, ссылаясь на дела. Но вдруг подозрение закралось в мою душу. Я видел, что он проявляет знаки внимания к Саше, мне показалось, что и она к нему неравнодушна. Вдруг они обманывают меня и встречаются тайком?
Только Гусев вышел за калитку, я набросил пальто и крадучись последовал за ним. Он шел быстро, не оглядываясь. Миновал поворот, ведущий к Сашиному дому. Но, может, они договорились встретиться где-то в центре?
Выходя на освещенный проспект, Гусев неожиданно оглянулся, и я едва успел спрятаться за фонарный столб. Он прошел еще немного и свернул в переулок, где находилось жандармское управление. Я не поверил своим глазам. Гусев и жандармы? Нет, не может быть. Встав за угол соседнего дома, я терпеливо ждал. Вот на крыльце, тускло освещаемом лампочкой, показалась знакомая фигура. Вот она остановилась. Вспыхнула спичка, осветив лицо Гусева, прикуривающего папироску. Сомнений больше не было.
