И как же на этом фоне представляется «дело Торрентиуса»? Художник, мягко говоря, нарушал общепринятые нормы морали, причем делал это систематически, убежденно, демонстративно, верный своему кредо, поэтому его главной виной была даже не буйная и распущенная жизнь, но сама атмосфера скандала, та огласка, которую Торрентиус придавал своим выходкам. А вот этого мещанская мораль простить не может.
Сбор доказательств вины в этой области, правда, еще не давал оснований для вынесения сурового приговора, поэтому приступили к конструированию нового обвинения в более тяжелой весовой категории, а именно — в безбожии.
Всему свету известно, что это понятие — достаточно расплывчатое, дающее широкое поле для деятельности интерпретаторов, и эта привилегия неясности использовалась в истории довольно часто, обычно с фатальным результатом для обвиняемого. В случае Торрентиуса хотели доказать, что художник был явным богоборцем, причем злокозненным, не только вступившим в борьбу с догматами веры, но и подвергающим сомнению само существование Бога.
И вот начался — horribile dictum[26], ведь дело происходило в просвещенной Голландии — сбор показаний, которые должны были свидетельствовать о тесных связях художника с нечистой силой. Кто-то доносил, что Торрентиус часто прохаживался по лесу, где вдали от людских глаз мог вести переговоры с дьяволом; что он покупал на рынке черного петуха и курицу, якобы для занятий чернокнижием; что из его мастерской доносились звуки, издаваемые существами нематериальными. Легко догадаться, что звуки эти исходили от вполне земных дам, навещавших художника под покровом ночи.
Услужливые хозяева трактиров и постоялых дворов, в которых Торрентиус проводил свои разгульные вечера и ночи, соревновались друг с другом в предоставлении доказательств его вины. Какие это были доказательства? Мягко говоря, сомнительные: подслушанные разговоры, обрывки диалогов, даже пьяные выкрики. Они не складывались ни в какое логическое целое. Что ж, тем лучше.
Один из свидетелей сообщал, что художник делал непонятные замечания о Святой Троице и муках Христовых; другие доносили, что Торрентиус как-то назвал Священное Писание намордником, надетым на просвещенные умы. Говорили, что он считал потоп слишком суровым наказанием для человечества; что у него были собственные взгляды на тему ада и рая; что в его присутствии был даже как-то поднят тост в честь Сатаны. Говорилось также, что он часто обращался к женщинам со своей излюбленной фразой «моя душа жаждет твоего тела».
