«Что же касается образа жизни и обычаев этого человека, — добавляет как бы нехотя Хёйгенс, — то я не хотел бы выступать в тоге римского судьи». Воистину достойная похвалы скромность, потому что именно эту тему обсуждали повсеместно, говорили много и с остервенением. Торрентиус был красив, одевался с изысканной элегантностью, жил на широкую ногу, у него были лакей и верховая лошадь. Более того, он окружил себя толпой друзей и поклонников, вместе с которыми, наподобие Диониса во главе ватага сатиров, переходил из города в город, устраивая шумные и не вполне приличные пирушки в трактирах, корчмах и публичных домах. За ним следовала слава возмутителя спокойствия и развратника, росло количество жалоб и слез соблазненных им женщин, а также неоплаченных счетов. В одной только лейденской корчме «Под радугой» его долг за выпивку и закуску достиг нешуточной суммы в 484 флорина. Одни деликатно называли его эпикурейцем, другие не жалели суровых слов осуждения: «In summa seductor civium, impostor populi, corruptor iuventutis, stupator feminarum»[20].
И как будто этого было недостаточно, Торрентиус имел еще сократовскую жилку: ему ужасно нравилось вести дискуссии на религиозные темы. Он был интеллигентен, начитан, остроумен и не пропускал ни единого случая, чтобы не скрутить в бараний рог встреченного пастора или студента теологии. Трудно сказать, какие религиозные взгляды он проповедовал. Вероятно, дискуссии сводились к демонстрации мастерства в области диалектики, а их движущей силой было чистое удовольствие дурачить ближних.
Торрентиус, конечно, отдавал себе отчет в том, что играет с огнем и что игра эта крайне опасна. Он, однако, полагался на счастливую звезду, на талант и неотразимое очарование своей личности. Роль, которую он принял на себя по легкомыслию и ради аплодисментов, превратилась в часть его существа и стала управлять его судьбой.
Над головой художника начали сгущаться тучи, принявшие совсем неожиданную форму. На него пало подозрение, будто он является членом и даже предводителем голландских розенкрейцеров (что-то вроде позднейшего масонства), тайного ордена, который ставил целью мистически-реформаторское обновление мира и приготовление к Царству Божиему на земле. В философии, или, как тогда говорили, пансофии — всемудрости — этого движения слились самые разные элементы: каббала, неоплатонизм, гностицизм, эзотерическая интерпретация христианства и, пожалуй, прежде всего воззрения немецкого теолога Иоганна Валентина Андреэ
