— Что же, на руднике не стало ни мастера, ни его помощника? Куда же они девались?
— Ты говоришь со мной, будто и в самом деле слышишь все впервые. Вчера я уезжал, а мой заместитель должен был передать мое мнение. Лучше тебя мы никого руднику дать не можем...
— Не передал. Он ведь тоже срочно уезжал; на третьем участке чуть авария не случилась... За доверие ваше рад, а подумать бы мне надо...
— Открылись новые разрезы на руднике. Давай воду, давай. Без нас в Гоби никто и шагу не сделает... Что тебе думать! Вода — твое родное дело. Вот ему стоит подумать, — и начальник посмотрел на Эрдэнэ, — у него все только начинается.
...Так жизнь неожиданно повертывала к Эрдэнэ такую сторону, о которой он и наедине с собой не осмелился бы мечтать.
Начальник взглянул на Эрдэнэ:
— Согласен? С родными надо советоваться? Времени мало, торопись, сам решай... Подберем другого.
— Согласен, но справлюсь ли, товарищ начальник. Большое дело...
— На маленькое дело я бы почтенного Бямбу не согласился отдать. Ты лишь помощник: вникай, учись, старайся...
— Спасибо, товарищ начальник, с мастером Бямбу согласен куда угодно...
— Ну, молодость. Ты слышишь, почтенный Бямбу, он согласен куда угодно. Нам не надо куда угодно, надо воду, много воды!.. Понял?
Вышли мастер и его помощник из юрты начальника, остановились, мастер дружески посмотрел на своего подмастерья:
— Надо воду, много воды! Беремся?
— Беремся, — ответил Эрдэнэ, но мысли его тут же взлетели и понеслись куда-то в другую сторону: «Напишу ей, напишу!»
Мастер пошел в мастерские, Эрдэнэ за ним. Мастер махнул рукой, щелки глаз его сузились, они говорили: Бямбу думает, не мешай ему. Эрдэнэ торопливо вернулся в юрту. Тишина, все ушли. В верхний просвет юрты весело заглядывало солнце, рассыпав по столику золотые пятна. Рад, улыбка пробежала по лицу, вспомнилось, дедушка не уставал твердить: не откладывай на завтра то, что могут руки твои сделать сегодня.
Сел за столик, схватил перо. Кто это рядом? Оглянулся — никого... рука не пишет, перо недвижимо. Как колючки боярышника, впивались упреки: ленивец, даже письма не хочешь написать. Это делал хорошо Гомбо; дедушке и бабушке всегда писали письма вместе. Бабушка не могла нарадоваться. Эрдэнэ вздохнул: что же, и теперь писать вместе? Поднял голову, светло-молочное небо заслонили глаза Цэцэг; опустил голову, стал разглядывать узоры на столике, будто видел их впервые. Ему захотелось найти для этих глаз ласковые слова, а вместо них слышалось отчетливо, как гремит под ногами звонкая галька, где-то поодаль булькает вода. Если слов нет, где же их взять? Вскочил из-за столика, руками взмахнул, выкрикивая:
