Дулма, сидевшая молча, выпрямилась:
— Ты? Говорил речь? Я поверила бы больше, если бы наш старый верблюд обогнал буланого скакуна...
Цого брови поднял, ногой топнул:
— Много ты знаешь. Разве я не говорил речь на аймачном слете передовых животноводов? Не мне ли хлопали в ладоши?..
— Слышала. О чем ты говорил? Как пасешь коров, как на водопой гоняешь. Такую речь и я могу сказать.
Дулма улыбнулась, прикрыв лицо кончиком платка:
— Не сердись, Цого, я шучу... Теперь и мне можно пошутить, я — член сури...
Дорж и не слышал, как шутливо спорили отец с матерью. Он жадно пил чай, высоко запрокинув чашку, пряча глаза. Ему показалось, что дымник над головою распахнулся и с неба посыпались в юрту звезды; они мелькали, искрились, переливались. Взглянул Дорж на отца — не узнал, взглянул на мать — не узнал; от полуденного света звездной россыпи помолодели их лица...
Отряд инженера-гидролога Бадмы готовился к отъезду в Гоби. Люди деловито торопились. Огромный бурильный агрегат был уже погружен на машины-платформы. Грузовики стояли цепочкой, заполненные инструментами, ящиками с продуктами, палатками, свернутыми в тяжелые тюки. Желтая площадь, тихая, ничем не приметная, сейчас заставленная техникой, собрала толпу жителей аймака. От ребятишек нельзя было отбиться; они кружились возле машин. Не успеет дежурный вспугнуть их в одном конце, появлялись в другом. Наиболее неистовые будущие водители машин падали на песок, ползли ящерицами, заглядывали под колеса, шумели, спорили. Вездеход на резиновом ходу не только оглядели, ощупали со всех сторон. Из-за кузова грузовика неожиданно вынырнул водитель; у самых колес поймал одного нарушителя. Тот взвизгнул, не успел опомниться, очутился в кабине машины. Горящие от зависти глаза всех парнишек провожали машину, а их крики заглушали рев мотора. Нарушитель с деловым видом сидел рядом с водителем. Машина умчалась в сторону нефтебазы и скоро вернулась. Теперь выдержать напор ребятишек стало еще труднее.
Эрдэнэ волновался, смотрел на стоящую в отдалении машину. Он — подсобный мастера-бурильщика Бямбу; в серой робе, широкополой шляпе, высоких сапогах. С одного бока у него планшетка, с другого — охотничий нож в кожаных ножнах, за плечами ружье. Только равнодушные глаза не могли заметить, как горд, доволен Эрдэнэ. Жаль, нет дедушки, пусть бы взглянул. Когда долго ждешь, на тебя обрушивается столько мыслей, от них нелегко отбиться. Хотелось, чтобы его увидела Цэцэг. Он прикрыл глаза, и перед ним в халате густо-сиреневого цвета с зелеными разводами, в синем берете встала Цэцэг. Вспомнил, они недавно встретились в Улан-Баторе, Цэцэг была нарядной, лицо ее не забудешь; смуглое, с пламенеющим румянцем, ласковые глаза под красивыми скобочками темных бровей не то хитрили, не то чуть подсмеивались. Ветер играл черной прядкой волос, выбившейся на лоб из-под берета, ее тоненькие пальцы ловко убрали прядку. Эрдэнэ припомнил, как Цэцэг гостила у них, в юрте дедушки, как она с Гомбо решала задачи по математике, как в степи застала их злая буря. Давно ли это было? Цэцэг не узнать. Красивая девушка... Она шагнула вперед, склонилась, похвасталась:
