Не снимая манто, она надела браслет и жемчуга. Потом долго сидела, съежившись, на кровати, держа на коленях сумочку. Его подарки — она испытывала почти физическое ощущение боли, когда думала о них. Постепенно, как будто по телу распространялась инфекция, ее стало охватывать раскаяние. Не столько из-за того, как она поступила, сколько из-за того, какой никудышный она человек.
Она поклялась никогда больше не запираться в своей комнате. Стать, наконец, взрослой. Научиться управлять собой. Но она понимала, что главное впереди.
Клэй искренне считал, что у него легкий характер. В сущности именно поэтому он так негодовал, когда Мэрион ушла от него и потом еще стала всем рассказывать, как она была с ним несчастна. У нее не было никаких оснований так его ненавидеть и отсуживать у него такие бешеные деньги.
Даже когда она вела себя из рук вон — скажем, заводила интрижку на стороне, оставляя столько торчащих концов, что и школьник бы догадался, или ела его поедом с утра до ночи, или пренебрежительно отзывалась о нем в присутствии детей — он никогда ничего не делал в отместку. За все эти годы он ни разу ее не ударил, не накричал, не переставал давать ей денег. Не в его характере было причинять женщинам боль.
Он действовал обдуманно, рационально: изо всех сил сдерживал ярость (а она пылала огнем) и старался поскорее выбросить Мэрион из головы. Этого он добивался, пускаясь в какую-нибудь рискованную авантюру с акциями, или, что бывало чаще, целиком отдаваясь завоеванию очередного женского сердца.
Поэтому, когда Синтия испортила Рождество и поставила его в неловкое положение перед детьми и вообще повела себя вопреки всем его представлениям о том, как следует держаться в присутствии всей семьи, он поступил как всегда: постарался быть выше этого и стал ждать, чтобы начался процесс забывания. Ему не пришло в голову ругаться с ней, лишать ее рождественских подарков или мелочно наказывать ее. Он даже ни разу больше не упомянул о том, что случилось. Наоборот, он тщательно следил за тем, чтобы говорить с ней ровно, без натяжки, не допускать взаимных упреков и старался не оставаться с ней наедине. Вечерами он сводил обмен репликами до минимума, первый ложился в кровать и, когда она приходила в спальню, притворялся, что спит.
Реакция Синтии на его уход в себя была в чем-то похожа на реакцию Мэрион. Она рассеянно передвигалась по квартире, словно чувствовала себя не у дел. Начинала говорить и, не закончив фразу, замолкала, и еще готовила превосходную еду. Так вкусно он не ел со времен жениховства. Он ни словом не обмолвился о том, что произошло на Рождество. По опыту своей жизни с Мэрион он знал: стоит только поднять вопрос о причинах этого бунта, как начнутся бесконечные обсуждения их семейной жизни, взаимоотношений и всех тонкостей эмоционального состояния обоих, то есть на самом деле обсуждаться будет его эмоциональное состояние — как она себе это представляет.
