Эл повесил куртки в так называемый гардероб, попросту говоря — вешалку, прикрытую дешевой пластиковой занавеской в синий цветочек.
— Давай уйдем отсюда, — предложила она Элу. — Давай вернемся на берег, — и будем кричать, перекрикивая ревущий океан, а может быть, не раздеваясь вбежим в воду, заранее набив карманы камнями, и утопимся, как Вирджиния Вульф и другие безумные женщины.
— Полно, Синди. Я уже заплатил за комнату. Давай используем ее на все сто, — ответил он, кладя руку ей на грудь, целуя ее и подталкивая тихонечко на покрытую ворсистым покрывалом кровать.
Нет, да, не могу, ладно. Противно все. О Боже… Эл, Эл, Эл!
Потом — тили-бом, тили-бом, тили-тили-бом! Он включил радио. Невыносимо жизнерадостная музыка заполнила всю комнату, словно запах аэрозоля, вытесняя ее стоны и мысли, как посторонние малоприятные запахи. По ковровой дорожке пробежал таракан, и затем она услышала, как в ванной скребутся мыши. Началась реклама масла для нагревателей. Эл перевернулся на спину и мягкими ладонями погладил ее влажные от пота обмякшие бедра.
Ей хотелось вместе с ним снова оказаться в дюнах — бегать, прыгать от радости в промокших, запачканных песком куртках, как это делают первооткрыватели, достигшие заветной цели своего путешествия, края земли, того места, где, по представлениям древних, непременно сорвешься в пропасть и упадешь прямо в объятия Сатаны, — и там обнаружишь, что даже здесь, на краю бездны, твоим глазам по-прежнему открывается одна только неизвестность.
И после всех этих мыслей очнуться в грязной комнате мотеля, кишащего мерзкими насекомыми (небось и в матрас забрались) — было от чего прийти в смятение. Она застонала, вздрогнула, заворочалась в постели рядом с Элом. Она, большая грешница, чувствовала себя как никогда беспомощной.
Не сердись, не грусти, нет причин для тоски — Санта Клаус к нам в город идет. Иде-е-е-ет!
Музыка гремела то ли в соседней квартире, то ли в другой комнате, то ли у нее в голове.
Воспоминания об океане и о том, как Эл терпел ее вопли и крики (правда, если по справедливости, он потом вознаградил себя в постели), вызывали у нее приступ чудовищной тоски, ностальгии по чему-то ушедшему безвозвратно.
Закрыв глаза, она приказала себе прекратить бессмысленное самокопание, иначе никакие транквилизаторы не помогут, а она очень на них рассчитывала.
В два часа она все еще спала. Ее разбудил стук в дверь. Потом послышался громкий встревоженный голос ее матери, в котором нетрудно было уловить упрек.
