А еще я проводила неумеренное количество времени около своего дверного глазка. Да, это правда. Когда бы я ни услышала звук закрываемой двери, я фактически бежала к своей. Клайв поглядывал на меня с ухмылкой. Он отлично понимал, что у меня на уме. Однако, почему он меня осуждает, я никогда не узнаю, потому что он навострял уши каждый раз, когда слышал шумы с лестницы. Он все еще тосковал по своей Муркиной.
Как ни странно, но я все еще не увидела Саймона. Однажды я подоспела к своему глазку и увидела его, входящего в свою квартиру, но все, что я заметила, — черная футболка и беспорядочно торчащие темные волосы. И даже они могли быть темно-русыми — сложно сказать из-за приглушенного света в коридоре. Для лучшей слежки мне нужно более яркое освещение.
В другой раз я увидела, как «Range Rover» отъезжает от обочины в тот момент, когда вывернула из-за угла по пути с работы домой. Он бы проехал прямо мимо меня! И точнехонько, когда я почти уже впервые на него взглянула, на самом деле увидела мужчину, стоящего за мифом, я споткнулась и села на задницу прямо на тротуаре. К счастью, Юэн меня заметил и помог мне, моему ушибленному эго и отбитому заду подняться с асфальта и зайти внутрь за антисептиком и виски.
Но по ночам все было тихо. Я знала, что Саймон дома, и подчас его даже слышала: ножка стула скрипнула по полу, тихий смешок или два. Но никакого гарема и, как следствие, никакого стенодолбления.
Но как бы то ни было, большую часть ночей мы спали вместе. У него играли Дюк Эллингтон и Глен Миллер, а я лежала в своей постели, бесстыдно слушая. Раньше мой дедушка по вечерам проигрывал старые записи, так что щелканье и потрескивание иголки на виниловой пластинке было успокаивающим, и я засыпала, а Клайв сворачивался клубочком у меня под боком. Скажу это Саймону: у него хороший музыкальный вкус.
Но все эти тишина и спокойствие были слишком хороши, чтобы продолжаться, и все полетело к чертям несколько ночей спустя.
Сначала меня развлекли еще одним раундом со Шлепком. Она в очередной раз была очень плохой девочкой и определенно заслуживала звучного отшлепывания, которое и получила, — отшлепывание, которое продолжалось в течение получаса и закончилось криками: «Вот оно! Прямо здесь. Боже, да, прямо здесь!» — прежде чем начали содрогаться настоящие стены. Я всю ночь пролежала без сна, закатывая глаза и все больше и больше расстраиваясь.
На следующее утро, со своего поста у дверного глазка, я увидела, как Шлепок уходит, и впервые хорошенько ее рассмотрела. У нее было розовое и сияющее личико, а сама она была приятной, немного полноватой девушкой с пышными бедрами и серьезным таким бампером. Она была низкой — очень низкой — и немного пухлой. Ей пришлось встать на цыпочки, когда она целовала Саймона на прощание, и я снова упустила возможность его увидеть, потому что смотрела, как она уходит. Я подивилась его вкусу в женщинах. Она была абсолютной противоположностью тому, что я увидела у Муркиной, которая выглядела, как модель.
