— Ну-ну, не упрямься, Жослен, будь паинькой! — сказал врач.
Полицейский закатал рукав его рубашки и врач ввел иглу в напряженную вздувшуюся вену. Бомон с ужасом смотрел, как медленно уходит из шприца желтоватая прозрачная жидкость. Но уже через несколько секунд боль и ужас исчезли из его глаз, выражение лица вновь стало безучастным, голос — покорным, движения — ме-ханйческими.
И тогда из-за спин врачей выступил высокий человек в светлом костюме с ослепительной белоснежной улыбкой.
— Прекрасно, оденьте его, — приказал он полицейским, весело глядя на бомона.
— Прекрасно, безупречно, — повторил он, приблизившись к Жослену и внимательно заглянул в его глаза.
Он поправил лацканы пиджака Бомона, стер услужливо поданной врачом салфеткой пот с влажного лба Жослена и, видимо, остался доволен, потому что вновь проговорил нараспев:
— Безупречно. Итак, начнем сначала, господин Бомон. Вы помните, что вам говорил прокурор? «Я хочу, чтобы к вам была, применена высшая мера наказания!» — он вопросительно заглянул в глаза Жослена.
— Да, господин президент, — послушно ответил тот, гляди куда-то в угол комнаты.
Нджала оглушительно расхохотался. Переглянувшись, скромно улыбнулись врачи.
* * *
Мягкое весеннее солнце заливало золотистыми потоками рабочий кабинет президента Малазийской республики. Полковник Нджала любил роскошь, поэтому на полу кабинета перед камином лежал белоснежный пушистый персидский ковер. Лучи утреннего солнца скользили по резной мебели красного дерева, по стульям с позолотой, играли в подвесках подсвечников старинной венецианской работы.
Среди всего этого великолепия был почти незаметен секретарь президента, невысокий худощавый африканец, который сосредоточенно раскладывал по папкам утреннюю почту и деловые бумаги.
— Опустите шторы, Яшер, и включите телевизор, — сказал президент Нджала, входя в кабинет и усаживаясь в кресло. — Помнится, сегодня должен быть оглашен приговор по делу Бомона… Процесс обещали транслировать по телевидению.
Секретарь включил телевизор и на экране появился знакомый прокурор в роскошной мантии. Он вновь требовал для подсудимого смертного приговора. Время от времени камера скользила по непроницаемым лицам судей, панорамировала на зал. Темнокожие зрители наблюдали за происходящим с холодноватым любопытством. Мелькали микрофоны в руках репортеров.
На все вопросы суда, защиты и прокурора обвиняемый твердил одну и ту же фразу:
— Да, господин президент. Я согласен, господин президент…
