— Обнажите головы! — крикнул капитан Анрио.
Стоя на груде камней и возвышаясь над толпой, как оратор на трибуне, он снял военное кепи и держал его в вытянутой руке. Рука указывала на похоронную процессию.
Взоры всех обратились к гробу на простых дрогах. За гробом, опустив голову, шел седой старик.
— Это Виктор Гюго[22] хоронит своего сына! — пронеслось в толпе.
Кто в Париже не знал великого поэта? В это именно время Гюго пользовался наибольшей любовью народа.
Поэт вернулся недавно с далеких английских островов, где он около двадцати лет провел в изгнании после переворота 1851 года. Всем памятны слова, сказанные поэтом при прощании с Францией:
Если нас останется только тысяча — я буду в этом числе.
Если останется только сотня — я все равно брошу вызов Сулле
[23].
Если нас останется десять — я буду десятым.
Если останется только один — этот один буду я.
И вот он вернулся в Париж в сентябре 1870 года. Через несколько месяцев после этого в Бордо умер его любимый сын Шарль, тоже писатель. Теперь за гробом шел старик, убитый горем, который не замечал и не видел ничего, кроме медленно продвигающихся сквозь толпу дрог и тихо покачивавшегося на них гроба.
Гвардейцы и вооруженные парижане по-военному салютовали процессии. Многие бросились разбирать камни, нагроможденные здесь для прикрытия от выстрелов и мешавшие теперь процессии. Этим моментом и воспользовался Анрио, чтобы увести генерала Лефло и спрятать его в безопасном месте.
Когда Винуа во всех подробностях рассказал о находчивости своего адъютанта Тьеру, тот заметил:
— Если выразиться точнее, ваш Анрио хорошо использовал благородный дух французского народа и его романтическую любовь к искусству. Узнаю тебя, парижанин!
Немного помолчав, он лицемерно добавил:
— Только ты способен в разгар боя отложить ружье и снять каску, чтобы обнажить голову перед павшим товарищем!
Пройдясь по комнате и задержавшись перед большим портретом Жан-Жака Руссо[24], висевшим над камином, Тьер подумал: «И этой твоей благородной слабостью, Париж, я воспользуюсь: в эту обнаженную голову, начиненную верой в братство и равенство, я поражу тебя, Париж!» А вслух он сказал:
— К утру, генерал, приготовьте план наступления на Париж. — И, оскалив зубы, с улыбкой, похожей на гримасу человека, выпившего по ошибке уксус, добавил: — Если французские генералы не сумели во-время защитить Париж, им теперь придется наступать на Париж, чтобы исправить свою ошибку.
Винуа молча проглотил эту ядовитую пилюлю.
