Лысого не было. Вошел мужчина — сильно пожилой, нелепо одетый: вроде как по довоенной, но склёпанной из пээнэровских частей моде. Все, казалось бы, при нем: шляпа, пиджак, галстук (а может, и фуляр — хотя нет, вряд ли фуляр) — но все некрасивое, дешевое, цветá просто никакие, буро-серые, будто еще на фабрике полинявшие.
— Я насчет татуировки, — сказал он.
— Коллеги нет на месте, — сообщил я. — Но у меня где-то здесь его прейскурант и каталог. Показать?
— Прейскурант показать, — ответил он.
Я протянул ему прейскурант, который он внимательно изучил (я тем временем изучал его), после чего сказал:
— Того, что я ищу, здесь нет.
— А что вы ищете? Хотите сделать себе татуировку?
— Татуировка у меня уже есть, — прозвучало в ответ. — А коллега ваш когда вернется?
— Честно говоря, не знаю. Но я ему все передам. У нас с ним такой уговор. У меня тут филиал бюро путешествий. Если захотите, например, в Париж…
— Я был в Париже, — не дал он мне договорить.
Татуировка у него есть. В Париже был.
— Тогда чем я, вернее, мой коллега… — начал я.
— В прейскуранте этого нет, — сказал он, — но я знаю, сейчас такие вещи уже делают. Я хочу удалить татуировку. Спросите у коллеги, возможно ли это.
— Спрошу, конечно. А большая у вас татуировка?
— Могу показать, — ответил он и стал расстегивать пиджак.
— Она что, в интимном месте? — на всякий случай спросил я.
— Не так чтобы очень…
Он расстегнул манжет рубашки и завернул рукав. Пять цифр на внутренней стороне предплечья. Не очень высокий номер. Долгонько там просидел.
— Вы знаете, что это? — спросил он.
— Знаю.
— Уточняю на всякий случай, — сказал он, а я сразу подумал: и правильно делает, Лысый, к примеру, наверняка не знал бы. Может, и хорошо, что не знает, — на случай, если придется удалять…
— Понимаю, — сказал я.
— Пока была жива жена, — сказал он, — я не мог этого сделать. Она говорила, что нужно помнить. А я, представьте себе, и без того неплохо помню. Просто не хочу, чтобы меня с этим похоронили. Хочу предстать перед святым Петром таким, каким меня сотворил Господь Бог, а не Генрих Гиммлер.
— Понимаю, — повторил я.
— Не уверен, — усмехнулся он, застегнул рукав рубашки и надел пиджак. — Поговорите с коллегой. Я загляну на днях.
— Непременно поговорю, — заверил я его.
— Разрешите откланяться, — сказал он (значит, не здешний), действительно поклонился и ушел.
Так что же — это и есть роман? Нет, пока еще нет. Роман рождается только на следующий день, когда я все это пересказываю Лысому, а он с простодушием благородного варвара подкидывает мне недостающий элемент мозаики. Ведь не бывает такого: хоп! — и сразу тебе сюжет романа. Чтобы написать роман (как и рассказ, впрочем), нужны два сюжета — одинаково сильные, одинаково развернутые, — и лишь потом окажется, что сюжет все-таки один: двуединый фундамент.
