В общем, ко мне посетители ходили, пускай без толку, а у Лысого их было кот наплакал, зато все деловые. Приходили лысые, быстро что-то обтяпывали и уходили, захватив его с собой, а чуть погодя являлись очередные безволосые и спрашивали Лысого. Я отвечал, что он только что вышел с какими-то двумя. «С такими, лысыми?» — уточняли они. Я подтверждал, они соображали, с кем именно. Были у них свои приметы. Телефонов не было.
С Лысым у нас был уговор: если вдруг кто-то к нему, а его нет, то я клиенту все расскажу и покажу, — и уговор обоюдный, только другой стороне, то есть мне, без надобности, поскольку я всегда был на месте, а вот Лысый часто отсутствовал. Не было у меня деловой жилки, и в тогдашнем дарвиновском водоеме раннего капитализма мою персону помалу заглатывала более крупная безволосая рыба.
Лысый, впрочем, через пару месяцев после нас обанкротился — без нашей доли ему не хватало на аренду, и подменять его было некому, и подправлять на затылке и на макушке тупой бритвой над грязной раковиной тоже.
Но до того как мы синхронно свернули бизнес, одностороннее джентльменское соглашение строго соблюдалось, и я даже отксерокопировал их ценник, чтобы не бегать от стола к столу, хотя, честно говоря, много бегать не приходилось. А ксерокс тогда уже был — у кого-то этажом выше. Страница засовывалась снизу — надо было следить, чтобы ровно шла, — а наверху перемещалась такая большая крышка. Множительный аппарат для самиздата.
Происходило это в самом-самом начале. Когда система рухнула, мне еще не исполнилось двадцати. То есть рассчитывать было не на что. В полные двадцать становись хоть председателем совета директоров, хоть замминистра. Иначе — сидеть тебе с Лысым в съемной конторе.
Время я делил на две части: половину отводил на ответы пенсионерам («В Париж уже можно»), половину — на обслуживание непокорной растительности на черепе Лысого. Больше о времени мне сказать нечего. Но было еще межвременье, обычно растягивавшееся на долгие часы. Ни Лысого, ни пенсионеров; я погружался в межвременье и в основном читал классиков. Достоевского на этих дежурствах прочитал всего. Не пошло впрок.
Кроме чтения классиков у меня было еще одно занятие: я ждал. Этим, впрочем, занималась вся страна. Жили словно бы вполсилы, спустя рукава — чего-то ждали, но, если разобраться, чего? Ясно было: все у нас временное, промежуточное, но во что-то должно превратиться, что-то из этого должно вылупиться. То ли вернутся русские танки, то ли, наоборот, мы построим вторую Японию — это пока еще неизвестно, зато известно другое: пока все смётано на живую нитку и так ли, сяк ли скоро развалится. В общем, ждали, уклонялись от жизни в твердой надежде, что жизнь впереди. Надо как-то перекантоваться в этом предбаннике с Лысым, пока не впустят в парадную залу.
