— Где твой крест? — раздался негромкий, дрожащий голос отца Мельхиседека.
Простая сутана вдруг так разошлась, что обнажилась грудь «отца Марка», исполосованная глубокими шрамами. Креста на ней не было.
— Где же твой крест?! — потрясенно повторил священник.
— Пообронил где-то, — неуверенно ответил «отец Марк». Он растерялся.
— Ты лжешь! — прохрипел старик, впиваясь острыми пальцами в его плечо.
— Пообронил, пообронил, — тупо повторял «отец Марк».
— Кто ты такой, отвечай?!
В голове «отца Марка» крутился бешеный вихрь. Если старик хоть слово скажет этому де Труа, все рухнуло.
— Кто ты, ирод?! — голос старика звучал уже громче, и «отец Марк» почти инстинктивно обнял его свободной рукой и изо всех сил сжал кадык.
Последнее, что прошептал умирающий, было «дьявол».
Сдавливая его горло, «отец Марк» смотрел на группу беседующих людей. Кто-то мог обернуться! «Отец Марк» вспотел так, что его руки сделались мокрыми.
Отец Мельхиседек дернулся и, сделавшись тяжелее, повис на плече убийцы. Тот, помедлив секунду, убрал руку с его горла. И в этот момент на них взглянул шевалье де Труа.
— Спасибо, Господи, — прошептал «отец Марк» и яростно махнул рукой рыцарю.
Тот, почуяв неладное, подбежал.
— Он попросил проводить его в церковь, но стал задыхаться, — потрясенно объяснил «отец Марк». — Сердце не выдержало. Он захотел умереть на коленях в молитве.
Голова отца Мельхиседека упала на грудь, и следов от пальцев убийцы не было видно…
— Отнесем его в дом, — прошептал «отец Марк».
— Но он, — щеки де Труа задрожали, — он хотел в церковь!
— В храм Божий можно вносить только омытое тело.
— Его душа омыта святым духом, — сказал рыцарь, и слезы застлали его глаза.
Шевалье де Труа открылся не сразу. Но когда наконец решил исповедаться, остановить его горячую речь было немыслимо. «Отец Марк», впрочем, только того и ждал.
— Мой отец, — сообщил шевалье, — был родом из лангедокских Труа, а матушка — дочерью бедного рыцаря из свиты герцога Бургундского. Это был брак по любви, отцовская родня была против него и отнеслась ко мне, как к бастарду. В прошлом году мать и отец скончались. Родичи стали тут же хлопотать перед королем Филиппом-Августом, чтобы он лишил меня ленных прав. И сколь беззаконным ни было это ходатайство, они не оставляли своих намерений. Я отчаялся и уехал из Франции. Еще в Париже меня при дворе посвятили в рыцари. Узнав, что в Палестине требуются воины, добрался до Иерусалима… Но здесь с сарацинами воевал только орден Храма Соломонова. Я обратился туда. Капитул ордена предложил мне — по правилам для новичков — выдержать год послушания. А именно — удалиться в пустыню, молиться, поститься и совершенствовать боевое умение. Испытательный срок у храмовников — обязательный, от него избавлены только особы королевской крови.
