Когда они добрались до берега, лошадь чуть не упала, но Гейл выскочил из двуколки и удержал ее, стоя по колено в воде.
Сквозь грохот грозы леди Диана услышала голоса, высокие и резкие, словно ссора, которую слышал конюх, поднялась высоко, как вода в реке. Потом что-то упало, наверное – стул. Гейл вытащил лошадь на сушу с поистине бесовской силой, бросил поводья и кинулся к кабачку.
И сразу же в дверях одинокой и мрачной таверны раздался страшный крик. Он прокатился по реке, замер в камышах, подобных погибшим душам у Стикса, и самый гром замолк и затаил дыхание, услышав его. Сверкнула молния, и в мгновенном белом свете четко выступили все мелочи пейзажа, от веточек в лесу, за долиной, до клевера у реки. С той же четкостью леди Диана увидела на секунду гнусную, невероятную, но знакомую картину, вернувшуюся в мир яви, как возвращается в мир сна измучивший нас кошмар. На алой и золотистой виселице вывески висела черная фигурка. Но это был не кабатчик.
На секунду Диане показалось, что теперь она сошла с ума, что это ей мерещится, а на самом деле у нее просто пляшут перед глазами черные точки. И все же одна из этих точек была ее братом, висевшим на вывеске, а другая, и впрямь плясавшая, – деловитым мистером Харрелом.
Стало темно, и в темноте она услышала мощный голос Гейла. Она и не знала, что у него может быть такой голос.
– Не бойтесь! – кричал он, заглушая ветер и гром. – Он жив!
Она еще ничего не понимала, но поняла одно: они приехали вовремя.
Не понимая ничего, она прошла сквозь бурю, и очутилась в зале, и увидела в тусклом свете керосиновой лампы трех персонажей неудавшейся трагедии. Брат ее сидел или лежал в кресле, перед ним стоял стакан джина. Гэбриел Гейл, очень бледный, говорил с Харрелом тихо, спокойно и властно, как говорит человек с провинившимся псом.
– Посидите у окна, – говорил он. – Придите в себя.
Харрел послушно сел у окна и глядел на грозу, не слыша и не слушая прочих.
– Что это все значит? – спросила наконец Диана. – Я думала… честно говоря, доктор мне сказал, что вы двое – сумасшедший с санитаром.
– Как видите, так оно и есть, – ответил Гейл. – Только санитар вел себя гораздо хуже, чем сумасшедший.
– Я думала, это вы сумасшедший, – просто сказала она.
– Нет, – отвечал он, – я преступник.
Теперь они стояли у дверей, голоса их заглушал гром бури, и они были одни, как там, за рекой. Она вспомнила, как странно говорил он тогда, и неуверенно сказала:
– Вы говорили ужасные вещи, потому я и думала… Я не могла понять, зачем вы себя обвиняете.
