Феннер, секретарь, рассмеялся:
– Могу вас успокоить. Уверяю вас, он чувствует себя прекрасно. Всего несколько минут назад мы оставили его сидящим за письменным столом. Он был один в квартире, на высоте ста футов от улицы, и сидел таким образом, что никакая пуля не могла бы попасть в него, даже если бы ваш приятель стрелял не холостым зарядом. В квартиру нет другого входа, кроме двери, у которой мы и стояли все это время.
– И тем не менее, – серьезно сказал патер Браун, – я хотел бы взглянуть.
– Но это невозможно, – возразил секретарь. – Силы небесные, неужели вы придаете значение какому-то проклятию?!
– Вы забываете, – с легкой усмешкой сказал миллионер, – что благословения и проклятия неразрывно связаны с профессией досточтимого джентльмена. Но, сэр, против такой клятвы, вероятно, может помочь ваше благословение? Иначе – что в нем, если ему не осилить проклятия какого-то проходимца ирландца?
– Кто верит в эти вещи в наше время? – запротестовал человек из Оклахомы.
– Патер Браун во многое, конечно, верит, – продолжал Вандам. – Он верит, разумеется, в то, что отшельник переплыл реку на спине крокодила, неизвестно откуда, по его слову, явившегося и затем, по его же слову, испустившего дух. Патер Браун верит в то, что после смерти некоего святого тело его утроилось – в угоду трем приходам, которые оспаривали честь считаться его родиной. Патер Браун верит в то, что один святой вешал свой плащ на солнечный луч, а другой пользовался своим как плотом, на котором он переправился через Атлантический океан. Патер Браун верит, что у святого осла было шесть ног и что дом в Лоретто плыл по воздуху. Он верит, что сто каменных дев плачут и сетуют целые дни напролет. Что же ему стоит поверить в то, что человек мог скрыться через замочную скважину или исчезнуть из запертой комнаты? Я полагаю, он не особенно считается с законами природы.
– Мне, во всяком случае, приходится считаться с законами Уоррена Уинда, – устало проговорил секретарь. – А он не допускает, чтобы его беспокоили, когда он хочет побыть один! Вот и Уилсон подтвердит мои слова, – повернулся он к рослому слуге, который был послан за памфлетом и сейчас возвращался, видимо, с памфлетом, но невозмутимо миновал дверь. – Уилсон сядет теперь на скамейку в комнате привратника на этом этаже и будет вертеть большими пальцами, пока не понадобятся его услуги. До тех пор он в эту комнату не войдет. Не войду и я. Кажется, нам обоим пора знать, с какой стороны смазывается маслом наш хлеб. И об этом никакие святые и ангелы патера Брауна не заставят нас забыть.
