– Не думаю, – ответил патер Браун с легкой улыбкой. – Я еще на пароходе догадался, кто вы такой. Вы – сыщик, выслеживающий кого-то. Можете успокоиться – теперь крест в безопасности.
Пока они разговаривали, Таррент очень осторожно и без видимого усилия поднял бесчувственное тело и понес его к выходу. Он бросил через плечо:
– Да, крест-то в безопасности.
– Зато мы не в безопасности – вы это хотите сказать? – спросил патер Браун. – Вы тоже верите в проклятие?
В течение следующих двух часов патер Браун находился в каком-то подавленном и задумчивом состоянии. Он помог перенести профессора в маленькую харчевню напротив церкви, поговорил с доктором, который признал рану опасной и угрожающей жизни, но не смертельной, и сообщил диагноз доктора прочим путешественникам, собравшимся за столом в зале харчевни. Но, что бы он ни делал, недоуменное выражение не сходило с его лица. По мере того как выяснялись мотивы, по которым приехали сюда отдельные члены этого пестрого общества, сама катастрофа казалась все более необъяснимой. Леонард Смайс попросту последовал за леди Дианой, а леди Диана приехала сюда просто потому, что ей так захотелось. Они были увлечены одним из тех поверхностных светских флиртов, которые кажутся особенно глупыми из-за того, что претендуют на интеллектуальность. Но романтическая дама была еще и суеверна – трагический конец приключения произвел на нее самое тяжелое впечатление.
Поль Таррент был частным сыщиком. Он, по-видимому, выслеживал флиртующую парочку по поручению мужа или жены, а может быть, шпионил за усатым господином, который имел вид подозрительного иностранца. Но если последний или кто-либо другой и пытался украсть крест, то его затея окончилась полной неудачей. И этой попытке, очевидно, воспрепятствовало не случайное, хоть и весьма необычное совпадение, и не проклятие, тяготеющее над крестом, а нечто совсем другое.
Стоя в глубокой задумчивости на площади между харчевней и церковью, патер Браун, к великому своему удивлению, увидел знакомую фигуру, направлявшуюся к нему. Мистер Бун, журналист, имел чрезвычайно жалкий вид; яркое солнце заливало безжалостным светом его потрепанное платье, придававшее ему вид вороньего пугала. Его темные, глубоко сидящие глаза были устремлены прямо на патера Брауна. Священник заметил, что под густыми усами журналиста играет мрачная и даже злобная усмешка.
– Я думал, что вы уехали, – сказал патер Браун довольно резко. – Поезд ушел два часа тому назад.
