Сначала она подозревала.
Потом, после нескольких проверок, подозрение сменилось уверенностью.
А любовь сменилась страхом.
Она боялась его. Мать — своего сына. Боялась, что прочитает ее мысли, боялась, что выведает ее тайны. Страх перед непонятным. Чужим.
Она сама вызвала соответствующую службу. И испытала облегчение, когда они подтвердили наличие телепатических способностей. И забрали его.
Я уходил, уходил прочь, от виллы «Солнечная» и от этой женщины, что не была моей матерью.
Однако, это ничего не значило.
Что, если и моя мать…отдала… сама… добровольно, и не испытала при этом ничего, кроме облегчения.
Что если с ней дело обстояло еще хуже. Эта, по крайней мере, не ненавидела своего ребенка. Боялась — да, но не ненавидела. А ведь телепаты могут вызывать и ненависть. Кому, как не мне — телепату знать это.
Потратить массу сил, энергии, времени, неоднократно нарушить закон, только для того, чтобы прочитать в голове родной женщины то, что бесчисленное количество раз уже читал в головах чужих людей.
Нет!
Я не запятнаю образ матери. Пусть он останется таким, каким представлялся в грезах одинокого ребенка-телепата.
Пусть реальность никогда не замутит его.
Даже если реальность — истина.
А грезы — ложь.
* * *
Имеет ли право общество лишать жизни одного из своих членов. Даже, если этот индивидуум совершил некое действо, несовместимое с дальнейшим пребыванием в обществе. Изгнать, изолировать, абстрагировать, но убить… Лишая жизни убийцу, не уподобляется ли общество этому убийце. Да, во многих культурах, на большинстве планет, каждый случай тщательно рассматривается, взвешиваются и разбираются мотивы, обстоятельства и побуждения. Но — факт остается фактом, а убийство, во имя чего и после каких бы то ни было разбирательств, убийством, и вопрос открытым. Имеет ли право общество, порицающее преступления, само выступать в роли преступника.
Руслан Сваровски оторвался от записей. Перечитал написанное. Глаза, живущие собственной жизнью глаза, привычно скользнули вдоль дерева стола, переместившись с одних черных строк на другие. Листы, пожелтевшие от времени, украшенные красивым, каллиграфическим почерком с непривычным левым наклоном.
Аккуратная стопка их аккуратно лежала с краю.
Он помнил тот день, когда нашел, получил их, до мельчайших подробностей и оттенков чувств.
Или… казалось, что помнил…
Библиотечная пыль. За дни, недели, проведенные в десятках библиотек, Руслан научился узнавать, определять ее. На запах, на ощущения, как духи любимой девушки, едва уловив легкий шлейф.
