– Да, ничего, Кирилл! С кем не бывает! Вот только не нужно было тебе меня узнавать, я специально велела охране близко не подходить – так хотелось спокойно на девушек посмотреть и потереться внутри коллектива! – Вера уже поняла, что роль, возложенную на нее обстоятельствами, нужно играть до конца, и спокойно продолжила, – с другой стороны, чего ты стесняешься, я же не кусаюсь! А что там нужно еще для настройки твоей аппаратуры? Много осталось?
– Да нет, не очень! – Кирилл немного пришел в себя и постарался нацепить на лицо сосредоточенный вид, – только звук и все! Так, Вы поможете? Здесь совсем чуть-чуть, нужно всего лишь вспомнить какой-нибудь короткий стишок и прочитать его перед камерой. Пожалуйста, а то времени нет совсем, и режиссер меня убьет, если узнает, что я опаздываю!
– Можешь не сомневаться, убью – точно! – увлекшись разговором, Вера с Кириллом не заметили, как к ним сзади неслышно подошел мужчина – тот, самый главный, что вел всю процессию за собой. – Ну, так как – стишок почитаешь? – теперь он обращался уже к Вере. – Давай, а заодно проверим и твои знания, а то со знаниями вечно проблемы, и даже не могут сказать, кто такая Агния Барто!
– Да, да, конечно! – Вера, немного удивленная таким внезапным переходом, все же вида особого не подала, а только слегка задумалась, прикидывая, что бы лучше прочитать. Через несколько секунд она пришла к мысли, что Ахматова будет в самый раз:
«Кто знает, что такое слава!
Какой ценой купил он право,
Возможность или благодать
Над всем так мудро и лукаво
Шутить, таинственно молчать
И ногу ножкой называть?..»
Режиссер был потрясен. Он внимательно смотрел на Веру и качал головой. Его взгляд говорил сам за себя – в нем сквозило недоверие и интерес. – А еще что-нибудь знаешь, кроме Ахматовой? Например, Есенина или наше все?
– Наше все – это именно он, Пушкин? Кстати, он не только ваше, но и наше, потому что родился в Москве! А поскольку я из Москвы, то, конечно, знаю! Кстати, а Есенин родился в Рязанской губернии, что ближе к Москве, чем к Питеру! Так что он больше наше, чем ваше! И Вера продекламировала:
«Отговорила роща золотая
Березовым, веселым языком,
И журавли, печально пролетая,
Уж не жалеют больше ни о ком.
Кого жалеть? Ведь каждый в мире странник —
Пройдет, зайдет и вновь покинет дом.
О всех ушедших грезит конопляник
С широким месяцем над голубым прудом»
и без промедления:
«Люблю тебя, Петра творенье,
Люблю твой строгий, стройный вид,
