Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, грешного!
Глава 24
Очнулся я от того, что авва Феодосий дёрнул меня за край одежды и знаком показал, что мне следует идти за ним.
Очередь из монахов выстроилась к пресвитеру. Встал и я. Все причастились. То же самое сделал и я.
Может, оттого, что я находился среди монахов... Может, оттого, что авва Феодосий, мой, как я теперь понимал, духовный отец, стоял позади меня...
Всё во мне пело, всё во мне сияло, всё во мне — неслось к небесам. Хоть я и не понял, что это, но почувствовал что-то очень важное. Главное, зачем сюда собираются монахи, в том числе и пустынники, живущие за восемнадцать и более поприщ от храма.
Радость. Радость.
Я, Всеволод, живущий в двадцать первом веке, в большом многомиллионном городе, ЭТО испытал.
Так произошло моё первое причастие, как я узнал впоследствии.
Далее мы проследовали в большую комнату, середину которой занимал грубо сколоченный стол.
Монахи рассаживались по лавкам, не поднимая с лица капюшонов. Всего за столом оказалось человек двадцать. Священник сел во главе стола.
Несколько монахов стали ставить на стол миски с кашей. Каша дымилась. Запах тёплой пищи завораживал. И вот на столе появилось блюдо с зеленью и домашним сыром и плетёные подносы со свежим хлебом.
Я чуть сам из себя не вылез, так мне захотелось есть! Но никто не прикасался к пище. Все сидели, опустив глаза, и почти в полном молчании.
Встал пресвитер, и все за ним. Он перекрестился и произнёс молитву.
Когда все сказали: «Амен», я тоже сказал это вместе со всеми. Тут мне не потребовалось переводчика. Эти мужчины... Эти монахи ели молча. Они ели понемногу. Никто не хватал кусков сыра и кусков хлеба (кроме меня). Никто не справился с кашей за три минуты (кроме меня).
Все, кроме меня, отказались от добавки.
Авва Феодосий меня не останавливал. Я был благодарен ему за это.
Через некоторое время все поднялись, произнесли ещё одну молитву и стали подходить к старому, худому, как тростинка, монаху, который клал каждому в суму продукты. Некоторым — только хлеб, некоторым — и сыр, и хлеб, и зелень. Одному — даже поставил в суму небольшой горшочек с кашей.
Когда наступила очередь Феодосия, он перекинулся с худым несколькими словами, и тот положил в сумку Феодосия и хлеб, и сыр, и зелень. Потом вынес ещё один горшочек с кашей и тоже поставил в сумку Феодосия.
Я понял, что всё это предназначалось мне.
Глава 25
— Авва Феодосий! А что, тебе не хочется ни каши, ни сыру? — спросил я, когда мы вышли на дорогу, ведущую к пещере.
