Сгорела школа. Осталась одна стена. Каждое утро дети приходят на урок и пишут на ней угольками, оставшимися после пожара. После уроков стену белят известью. И она снова похожа на чистый лист белой бумаги…
Привезли из «зелёнки» лейтенанта без рук и без ног. Без всего мужского. Первые слова, которые он произносит после шока: «Как там мои ребята?»…
За все заплачено. И мы заплатили больше всех. Больше вас.
Нам ничего не надо, мы все прошли. Выслушайте нас и поймите. А все привыкли к действию — дать лекарство, дать пенсию, дать квартиру… Это «дайте» оплачено дорогой валютой — кровью. Но мы к вам на исповедь пришли… Мы исповедуемся… Не забудьте о тайне исповеди…»
Военный советник
«Нет, все-таки хорошо, что так кончилось. Поражением. У нас глаза откроются…
Невозможно рассказать все, как было. Это иллюзия. Было то, что было, после чего осталось то, что я увидел и запомнил, уже только часть от целого, а дальше появится то, что смогу рассказать. А ради кого? Ради Алёшки, который умер у меня на руках — восемь осколков в живот… Мы спускали его с гор восемнадцать часов… Семнадцать часов он жил, на восемнадцатом — умер… Ради Алёшки вспомнить? Но это только с точки зрения религии человеку что-нибудь нужно. Я больше верю, что им не больно, не страшно и не стыдно. Тогда зачем ворошить? Хотите узнать у нас о каких-то идеалах? Вы, наверное, принимаете нас за других? Поймите, трудно в чужой стране, воюя неизвестно за что, приобрести какие-то идеалы. Там мы были одинаковые, но не были единомышленниками. Одинаковыми нас делало то, что мы могли убить и убивали. Но случаю ничего не стоило поменять местами тех, кто там был, и тех, кто там не был. Мы все разные, но мы везде одинаковые — и там и здесь.
Помню, в шестом или седьмом классе учительница русской литературы вызвала к доске:
— Кто твой любимый герой: Чапаев или Павел Корчагин?
— Гек Финн.
— Почему Гек Финн?
— Гек Финн, когда решал — выдать беглого негра Джима или гореть за него в аду, — сказал себе: «Ну и черт с ним, буду гореть в аду» — но Джима не выдал.
— А если бы Джим был белый, а ты красный? — спросил после уроков Алёшка, мой друг.
Так всю жизнь и живём — белые и красные, кто не с нами, тот против нас.
Под Баграмом зашли в кишлак, попросили поесть. По их законам, если человек в твоём доме и голодный, ему нельзя отказать в горячей лепёшке. Женщины посадили нас за стол и покормили. Когда мы уехали, этих женщин и их детей кишлак до смерти закидал камнями и палками. Они знали, что их убьют, но все равно нас не выгнали. А мы к ним со своими законами… В шапках заходили в мечеть…
