Действительно, было невкусно. Но он заулыбался, облегчённо вздохнул и чрезвычайно тихо прошептал:
– Спасибо, Глеб….
А тот и сам знал, что тёплая минералка, да ещё и налитая в воняющую водкой бутылку – ужасная гадость.
– Давай-ка покушаем, нам силы ещё сегодня пригодятся.
Первый ящик водки расставился по столу как-то ловко и пропорционально. Граждане наливали себе сами, как и принято в приличном западном обществе. Пили, правда, по-нашему, с небольшим нездоровым остервенением, но за качество закуски Глеб Никитин ручался и поэтому особо пока не беспокоился.
Он сильно намазал себе кусок чёрного хлеба сливочным маслом и поднёс ко рту. Помедлил. За его действиями с нехорошей, даже с несколько пренебрежительной гримасой наблюдал скептический О′Салливан.
– Ты не бережешь своё здоровье. Здесь, – он ткнул пальцем в бутерброд. – Здесь у тебя очень значительное количество холестерина.
«Не берегу, говоришь, моё здоровье…. Берегу, ещё как берегу!».
Капитан Глеб подмигнул практическому итальянцу.
– За меня не бойся. Это у меня от нервов такое – переживаю, понимаешь.
С дальнего бревна к ним опять примчался радостный Хиггинс, притащив за собой на хвосте молчаливого шведа.
– Давай, выпьем ещё! Ты замечательный парень, Глеб!
Швед согласно кивнул головой и без спроса наполнил из принесённой с собой бутылки стакан Глеба. До краёв.
Спрятавшись за свою волшебную кружку, Бориска с ужасом смотрел на предстоящую гибель своего боевого командира. Тот ухмыльнулся и подмигнул.
– В бой идут одни старики!
Даже почти немой швед с восхищением вслух вспомнил своих скандинавских богов и чертей, когда Глеб, закусив блестящими зубами прозрачное стекло стакана, в три глотка опустошил его.
– А теперь ушицы! Николас, дай-ка мне еды поболе!
Уха действительно удалась.
И три больших трески были разделаны правильно, по справедливости, каждому досталось по сочному постному куску. И камбалу резали в котёл помельче, она была послаще и нежнее, и рыбьи головы и плавники варились дольше, взвар наверху блестел круглыми толстыми пятнами жира. Лавровым листом скомандовал лично Глеб, три минуты на финише, не более – потом приправу за борт, чтобы кушанье не горчило.
Первый парадокс случился через полчаса.
Водка ещё не окончательно пропала со стола, ухи тоже было почти половина котла, а чёрный хлеб уже кончился! Белые батоны целиком скучали на дальнем подносе, а родная черняшка исчезла со всех тарелок. Бориска полез в машину за резервом.
