Мелькнула ли у меня мысль: выбросить визитку, а деньги взять себе? Может быть, и мелькнула — сейчас не могу вспомнить. Нет, не стану врать: если вспоминать честно — да, мелькнула.
Я запомнил адрес и понес деньги владельцу — точнее, владелице. Идти было недалеко.
Дверь открыла старушка, пристально посмотрела на меня и, не говоря ни слова, пошла в глубь квартиры. Я почему-то (почему?) покорно последовал за ней.
Из-за дверей, выходящих в коридор, звучал хорошо поставленный голос какого-то артиста: в комнатах было включено радио.
«— Скажите, Шура, честно, сколько вам нужно денег для счастья? — спросил Остап. — Только подсчитайте всё.
— Сто рублей, — ответил Балаганов, с сожалением отрываясь от хлеба с колбасой.
— Да нет, вы меня не поняли. Не на сегодняшний день, а вообще. Для счастья. Ясно? Чтоб вам было хорошо жить на свете.
Балаганов долго думал, несмело улыбаясь, и наконец объявил, что для полного счастья ему нужно шесть тысяч четыреста рублей и что с этой суммой он будет жить очень хорошо.
— Ладно, — сказал Остап, — получите пятьдесят тысяч».
Старушка вошла в свою комнату; когда вслед за ней вошел я, закрыла дверь и сказала:
— Вы первый… Уже несколько месяцев я оставляю этот кошелек в разных местах города. Никто мне его не вернул. Вы первый.
— Но ведь и у меня все же мелькнула мысль: не взять ли его себе, — промямлил я.
— Ладно, чего уж там, — равнодушно махнула она рукой. — Будем считать: это не в счет. Здесь в кошельке много денег — можете взять их себе. Но эти деньги — не деньги. Как сейчас говорят: деревянные. Не для будущего… Я хочу предложить вам нечто другое… Смотрите мне в глаза — смотрите прямо, не мигая, не отводя взгляда!
Я как можно пристальнее всмотрелся в ее лицо. Глаза старухи были широко открыты. Черные молодые глаза!
Она смотрела в мои глаза десять минут. Выдержать ее взгляд было непросто. Но я сумел выдержать.
— Всё, — наконец сказала она, прикрыв веки. — Минута — год. Сколько вы будете смотреть в глаза человеку — на столько будете знать его судьбу. Но не дольше десяти лет. Только предупреждаю тебя (она перешла на «ты»): берегис началныка. (Я хотел поправить ее, но промолчал. Хотел спросить: какого начальника? — но тоже промолчал.) У него ни ума, ни совести. (Снова хотел поправить, мол, есть поговорка «ни стыда, ни совести», и снова промолчал.) Всё. Уходи.
Когда я уходил, радиоинсценировка «Золотого теленка» еще не закончилась. Я услышал последнюю фразу двадцать второй главы:
