— Говоришь: я — балаболка. А сам…
Геннадий, вероятно, хотел улыбнуться в ответ как можно благодушней, но на лице изобразилась только гримаса страдания.
— Еще молоко на губах не обсохло, а уже учить меня вздумал, пацан!.. — Увидел обиду в глазах Максима. — Да это я шучу, не обижайся. Я не стар и не грозен. Просто я здесь уже — старожил… Но все-таки как бы нам понеобычнее Новый год отметить?!
Максим взглянул на белесое небо, на марево над камнями, на почти бездыханное море.
— Пойдем — выкупаемся! А что? Потом дома будем рассказывать, что в самый Новый год в море купались! И никто нам верить не будет, да? А мы и вправду — купались!
Яковлев помолчал.
— Ну что же, пожалуй, ты неплохо придумал. Пожалуй, ты, Максим, — молодец.
— Угу. Как соленый огурец… замученный по бочкам.
— Правильно рассуждаешь. Одобряю. Это я тебе как старший и умный товарищ говорю.
— Ну так чего, пошли, старший и умный?
— А дойдем? Дойдем — до этого самого, до синего моря? — Геннадий усмехнулся и тяжело поднялся на ноги.
Они пошли по обжигающему песку — осторожно, медленно, ощущая голыми ступнями каждую песчинку. Дышать было трудно. Им казалось: идут в какой-то вязкой, стеклоподобной массе — так горяч, неподвижен и плотен был воздух. Солнце белым бельмом смотрело в их лица. Все было бело, но перед глазами идущих то и дело расплывались красные — с прожилками — пятна. Кровь стучала в висках, мнилось: она вот-вот хлынет из носа, из ушей… И море, словно в обмороке, словно из последних сил, накатывалось на песок, слизывало предыдущую грязно-белую бахрому и оставляло новую. И у самого берега, как будто ребячья лодочка, покачивался на сонных волнах узкий, ятаганом изогнутый лист пальмы…
Итак, все кончено. Я выжил.
Е. Винокуров
Больной взглянул на карту Африки, висящую на стене, и подумал: она похожа на трубочку мороженого.
В столице просто: заплатил — и ешь на здоровье!
Это — там, в столице, на берегу океана. Где-то на другом краю земли…
А здесь, в крохотном городке, в центре страны, — здесь мороженым не торгуют. Здесь нет электричества.
С вечерних улиц в комнату входит ровный, неотвязный гул. Это гудит раскаленный, не желающий остывать воздух? Или это мечется по всему телу кровь, отыскивая для себя выход?
Хочется пить и спать. Спать и пить. Больной знает: у него есть немного отфильтрованной воды. И выпивает ее всю, не думая: а что же будет потом? Потом — это потом…
Теперь — спать.
Мгновение — и он засыпает, проваливается в жарко-кровавую пропасть. Испугаться нет ни сил, ни времени: уже крепко спит…
