Все присутствующие содрогаются.
– Поразительно, что после такого она вообще выжила, – встревает первый синий.
У меня начинается морская болезнь. Один из синих проводит по моей груди острыми костяшками пальцев, толкает, и я слышу, как птица в моих лёгких щебечет – хрипло и приглушённо.
– Кэнвр свил гнездо в её лёгком, – говорит Ведда. – И никогда не угнездился бы в другом. Для капитана этого доказательства достаточно, как и для меня.
Внезапно все начинают толкаться и бормотать. Шёпотом, неловко. Всех словно парализует, а потом они вытягиваются по стойке «смирно».
Кто-то заходит. Женщина. Достаточно высокая, чтобы задевать потолок.
– Капитан, – говорит один из моих посетителей, – мы проверяли новобранца на «Амине Пеннарум»…
– Посмели обсуждать её состояние без меня? – рычит женщина на присутствующих. – Решили выяснить, является ли она тем, кем я её выставляю?
Она прямо передо мной, наклоняется ко мне. Её тёмные волосы скручены в сложные узлы, глаза – пятна нефти на тёмно-синем. Косые скулы. Острый нос, брови – наклонные чернильные чёрточки, руки словно лентами опутаны татуировками: спирали, перья и облака из слов.
Я узнаю её. Её лицо. Её татуировки.
Многие года я видела её во снах. Нас обеих. Стая птиц. Якорь. Облако.
Женщина протягивает дрожащую руку, касается моего лица.
– А… за, – шепчет она. Голос звучит не изо рта, из горла.
Она произносит моё имя, почти как мы с Джейсоном, когда оставляем местечко для &. Больше никто его так не говорит. Голос женщины скрежещет. Он не похож на мягкие голоса других синих в комнате. Нет, он иной. Резкий, чужеродный, болезненный шёпот.
– Я Аза, – пищу я самым нормальным голосом, какой могу выдавить.
Женщина поворачивается к Ведде:
– Она здорова? Жар спал?
– Да. Она набирается сил.
– Объясните?.. – пытаюсь сказать, но слова умирают в горле. Смотрю вниз на свои синие руки. Очень синие.
Женщина (капитан?) вновь касается моего лица холодными острыми пальцами. Безумно хочу к семье. К маме, папе, Эли, Джейсону.
– Итак, где моя мама? – спрашиваю, стараясь говорить небрежно и не издать ни одного из хныкающих звуков, что рвутся наружу.
– Здесь, – отвечает капитан.
– Нет. Где моя мама? – требую, с позорными детскими нотками. Хочу зарыться лицом в мамин свитер, хочу, чтобы она меня обняла.
В памяти всплывает её голос: «Ты можешь идти, если должна, Аза…»
О боже, моя бедная мамочка думает, что я мертва. Иначе она была бы здесь. Это единственное объяснение.
Вокруг крылья, лица наступают, приближаются, синие лица с перьями и клювами.
