Я не думаю о голосах, которые слышала.
Не думаю о небе.
Не думаю о том, что вся моя жизнь – сплошной апокалипсис. Апокалипсические мысли, как известно, признак проблем с мозгом, а мозг – единственная часть меня, которая никогда не подводила.
– Какое может быть объяснение? – спрашивает папа, но технику ответить нечего.
– Доктор Сидху вызовет вас на повторный приём, – говорит Тодд. – Серьёзно, не рассказывайте ей, что видели это.
Естественно, я не впервые вижу результаты своего сканирования. Все мне всё показывают. Так случается, когда ты пожизненный пациент. Я расшифровываю снимки МРТ дольше, чем Тодд. Но это не значит, будто сейчас я не встревожена.
Тодд тоже волнуется. Точно знаю. Он тихонько насвистывает, что вроде как должно меня успокоить, но только вгоняет в панику.
В его свисте, конечно, нет никаких слов или намёков на слова. Ничего, вот только я всё равно слышу слова в каждом звуке. Сейчас мне всё кажется наделённым смыслом, что бы я ни улавливала. Треск полов. Скрип дверей.
Я вновь надеваю одежду и различные металлические прибамбасы. Серёжки. Цепочку. Ненужный лифчик.
«Аза, выйди наружу».
То, что я слышу это вперемешку с каким-то птичьим пеньем?
Это не имеет отношения к моим страхам, ночным кошмарам или любым другим заморочкам, которые меня беспокоят.
Бессмысленно.
Полная ерунда.
Удивительно, но нам разрешают покинуть больницу. Завтра нужно вернуться, чтобы ко мне в трахею залезли маленьким пинцетом. Бывало и хуже. По крайней мере, это не полноценная операция. Я стараюсь не думать о том, что мне будут вынимать перо, а не брать очередной мазок; о том, что всё неправильно; о том, что до дня рождения осталось пять дней.
Я не думаю о моей груди, там, где сходятся рёбра, и не представляю, как бы они выглядели широко раскрытыми: двойные двери, ведущие в чей-то заросший ядовитый сад.
В любом случае хирурги не так добираются до лёгких. Но мне почему-то кажется, что дело не просто в лёгких… Мои рёбра гремят, словно птичья клетка. Там нет ничего, чего там быть не должно. В этом я пытаюсь себя убедить, пока мы идём по парковке.
Небо полно огромных грозовых туч, но я на них упорно не смотрю. Желания вновь увидеть какой-нибудь корабль нет. С этого начались все проблемы, и я хочу, чтобы всё вернулось на свои места. Несмотря на тёплую одежду, меня пробирает дрожь.
– Ну ладно. Я всё же спрошу, – говорит папа. – Признавайся, Аз. Ты курила?
Я смотрю на него:
– Дело серьёзное, Генри. А ты ведёшь себя совсем несерьёзно.
