В восьмом классе я утратила бдительность и час спустя превратила свой экземпляр романа «Гроздья гнева» в оригами-цирк из ста тридцати четырёх животных, страусов и слонов, вагончиков на колёсах и акробатов.
Ещё один скверный эпизод в третьем классе, когда я изо всех сил старалась отвернуться от аквариума. Меня не оставляло чувство, что рыбы на меня пялятся. А затем еще один, в шестом, когда в нашей классной комнате появилась канарейка. В то время, клянусь, она со мной разговаривала. Не словами. Просто сидела на своей жёрдочке, смотрела на меня в упор и пела, невероятно громко, так громко, что всем мешала, и пришлось переселить её в другую комнату.
Птицы. У меня с ними вечные проблемы. Меня бомбардирует всё, что пролетает сверху. На улице всегда ношу головные уборы.
В общем, вернёмся в кабинет директора.
Аза: Я видела что-то странное в небе.
Папа Азы: Прошу прощения за свою дочь. Её лекарства…
Аза(ненавидя, когда всё сваливают на галлюцинации): Нет, вы правы. Мне стало скучно. Отсюда и поведение. Проехали.
Директор(пытаясь понять, а не издеваются ли над ним): Просто не делайте так больше, мисс Рэй. Довольно выходок.
«Выходки» звучит как ругательство.
Покинув кабинет, я прижалась лицом к окну на лестничной площадке, в надежде увидеть то, не знаю что, что видела прежде. Но нет, напрасно. Всё исчезло.
Сейчас папа выглядит усталым. Он готовит. Сегодня у нас какая-то запеканка из макарон, приправленная соусом безнадёги. Арахисовое масло тоже в деле. Папа клянётся, что это настоящее тайское блюдо, но тайцы не едят макарон. И вяленого мяса. А здесь, я почти уверена, вяленое мясо есть.
– Она что-то видела, – говорит папа маме.
Мама смотрит на папу. Он регулярно влипает в неприятности за веру в явления, идущие вразрез с логикой. Страстный фантазёр. А мама и Эли – приземлённые реалисты. Наконец папа пожимает плечами и опять отворачивается к плите.
– Она галлюцинировала, – возражает мама, – а не видела.
– У неё живое воображение, – встревает Эли и посмеивается над глупой фразой, которую применяют ко мне столько, сколько я себя помню.
– Неважно, – говорю я. – Всё кончено. Забыли.
Я уже снова выходила на улицу, пялилась в небо – тёмное, с узким серпом луны – и ничего такого там не обнаружила. Просто небо, ну и Полярная звезда.
Мне нравится небо. В нём есть упорядоченность, которой нет в жизни. И нет, это не тот отстой, который вы вообразили: мол, умирающая девочка глядит на рай, и всё такое. Я не думаю о небесах как о каких-то райских кущах. Для меня это лишь скопления газов и отдалённое эхо звёзд, что уже давно погасли.
