Без пяти минут десять мы встретились у дворца. Соколов и Ахромеев были в униформе. Табеев приехал на пять минут позже, и в результате мы опаздывали с прибытием в кабинет Бабрака Кармаля. В этом я увидел бестактность Табеева и еще один признак натянутых отношений, бремя которых вот-вот полностью перейдет на мои плечи.
Бабрак приветствовал радушно. Соколов извинился за опоздание: мол, наша военная неорганизованность… Легко и запросто взял на себя те несколько слов, которые подобало бы произнести послу.
— Нич-чего, нич-чего, — на русском языке ответил Бабрак.
Рядом с ним находились министр обороны Рафи и еще какой-то не известный мне пока, невысокий, лысый, бледный в сером костюме человек, внешности, вроде, не азиатской, значит, из наших. Но кто он?
Сергей Леонидович представил меня по всей форме:
— Товарищ Генеральный секретарь ЦК НДПА, председатель Революционного Совета, Глава государства! Решением Политбюро ЦК КПСС по предложению члена Политбюро, министра обороны СССР Устинова по согласованию с министром иностранных дел СССР Громыко и председателем КГБ СССР Андроповым в Афганистан, в Ваше распоряжение прибыл первый заместитель Главнокомандующего сухопутными войсками, назначенный Главным военным советником в ДРА генерал армии Майоров Александр Михайлович.
Вслед за этими словами Соколов дал мне блестящую характеристику, что, разумеется, имело тактическое значение.
— Оч-чень кар-рошо, — с трудом произнес Бабрак. — Рады приветствовать, — продолжил переводчик.
Хозяин предложил сесть к столу.
— С вашего позволения, товарищ Бабрак Кармаль, мы с Сергеем Федоровичем через некоторое время уедем. Поможем Александру Михайловичу освоиться и войти в курс дел. А затем уже вы будете решать все задачи непосредственно с ним.
Посол заерзал на стуле.
— Ну и, конечно, с Чрезвычайным и полномочным послом товарищем Табеевым, — добавил Соколов.
— Кар-рошо, — пробубнил Бабрак Кармаль.
Дверь отворилась, вошел официант, наш, русский, с водкой и рюмками на подносе.
Пока хозяин дворца произносил свой тост — со словами уверенности в дальнейшем успешном сотрудничестве во имя осуществления идеалов Апрельской революции — я почувствовал его уважительное, переходящее в подобострастное отношение к Соколову и, менее, к послу. Кармаль явно понимал расстановку сил за спинами этих людей в Москве. Впрочем, большого открытия я, конечно, не сделал, но на заметку на всякий случай себе это впечатление взял.
Когда очередь дошла до меня, чтобы произнести тост, я заверил афганского лидера в дружбе, в стремлении бороться совместно с афганскими вооруженными силами до полной победы Апрельской революции. И еще я вспомнил — ну, это была, конечно, домашняя заготовка — статью Энгельса, в которой говорится о гордом афганском народе-воине. Бабраку понравилось. И не только потому, что лестное слово приятно всякому. Ссылка на классиков позволила и ему — скупым, но многозначительным жестом — дать понять, что он знаком с трудами Маркса, Энгельса, Ленина, дескать: «как же, как же, читали…». Понравились Бабраку и слова о том, что афганцы гордые воины, и их никто не сможет победить.
