Аманда с щеткой в руке тревожно смотрит на сына.
…да старые пластинки… ну, и, пожалуй… все. (Смотрится в зеркало и идет к двери.)
Аманда(резко). Ты куда?
Том. В кино. (Выходит.)
Аманда. В кино? Каждый вечер в кино? (Быстро идет за ним к двери.) Я не верю, что ты все время ходишь в кино!
Том ушел.
(Несколько мгновений с беспокойством смотрит ему вслед. Затем беззаботность и оптимизм берут свое, и она отворачивается. Подходит к портьерам.) Лаура!.. Лаура.
Лаура(из кухни). Что, мама?
Аманда. Ну-ка, оставь посуду, иди сюда.
Появляется ЛАУРА с кухонным полотенцем в руках.
Подойди-ка. Посмотри, месяц! Давай загадаем желание.
На экране месяц.
Лаура. Месяц… ну и что?
Аманда. Смотри, как серебряная туфелька, правда? Повернись-ка через левое плечо и загадай желание!
У Лауры такой вид, будто ее разбудили.
(Берет ее за плечи и поворачивает вполоборота.) Ну, ну же! Загадывай, дорогая, скорее!
Лаура. А что мне загадать, мама?
Аманда(глаза наполняются слезами, голос дрожит). Удачи! Счастья!
На высоких нотах запела скрипка. Сцена темнеет.
Том. И вот на следующий вечер я привел к нам Джима обедать. Я немного знал его еще по средней школе. Там он был кумиром. Он отличался неистребимым ирландским добродушием и огромным жизнелюбием, был всегда вычищен и вымыт, как статуэтка. Джим постоянно находился в центре всеобщего внимания. Он блистал в баскетболе, руководил дискуссионным клубом, числился председателем общества выпускников и кружка пения — ему непременно поручали ведущую мужскую партию в опереттах, которые ставились у нас ежегодно. Джим словно не умел ходить шагом — всегда бегом или вприпрыжку; казалось, он вот-вот взлетит в воздух, преодолев земное тяготение. Он с такой скоростью мчался сквозь юность, что по логике вещей должен был годам к тридцати оказаться не иначе как в Белом доме. Но после окончания Солдана брать препятствия стало, очевидно, труднее. Скорость его заметно снизилась. И шесть лет спустя он занимал должность, которая была не многим больше моей.
На экране — экспедитор.
Джим — единственный человек в магазине, с кем я был на дружеской ноге. Я что-то значил для него как свидетель его былой славы, который собственными глазами видел, как он выигрывал в баскетбольных матчах и получил серебряный кубок за победу в дискуссии. Он знал, что я имел обыкновение — когда в магазине не было запарки — запираться в одной из кабинок нашей уборной и сочинять стихи. Он относился ко мне с юморком, звал Шекспиром, тогда как другие взирали на меня недоверчиво. Но постепенно его добродушие заразило других и враждебность уступила место снисходительности; глядя на меня, они улыбались, как улыбаются люди, завидя поодаль чудную собачонку, которая перебегает им дорогу. Я знал, что Джим и Лаура были знакомы в школе, и не раз слышал, как она восторгалась его голосом. Не знаю, помнил ли он ее. Лаура была слишком незаметной, а Джим слишком блистал. Если он и помнил ее, то конечно, не знал, что Лаура — моя сестра: когда я пригласил его к обеду, он засмеялся и сказал: «Ей-ей, Шекспир, никак не думал, что у тебя есть родственники». И вот теперь ему предстояло убедиться в этом.
