Надо бы потише. Скоро дом начнет просыпаться.
Дагласс снова оттолкнулся от полки, поехал вдоль книжных рядов. Взобрался еще на одну ступень. Выше. В библиотеке попахивало свечным жиром. Огарок захлебнулся. Мысли Дагласса обратились к его маленьким детям. Они бы разрешили, подумал он. Они бы не осудили его – ужасно серьезного отца, что катается на стремянке мимо окна, и солнце встает над причалами Корка, и звезды почти угасли, и заря раззявилась в прорехе штор. Он попытался вообразить их здесь, в доме с высокими книжными шкафами.
Он спрыгнул со стремянки, забрал блюдце с огарком, приготовился красться по лестнице, и тут скрипнула дверь.
– Мистер Дагласс.
Изабел, одна из дочерей, двадцати с небольшим лет. В простом белом платье, волосы высоко заколоты.
– Доброе утро.
– Да, чудесное, – сказала она.
– Я тут на книги смотрел.
Она покосилась на стремянку, будто уже все поняла.
– Подать вам завтрак, мистер Дагласс?
– Спасибо, – ответил он, – но я, наверное, вернусь в постель. Боюсь, поездка выжала из меня все соки.
– Как вам угодно. Вы ведь знаете, что слуг у нас в доме нет?
– Простите?
– Мы сами себя обслуживаем.
– Счастлив слышать.
Он уже понял, что эти друзья Уэбба – необычайные люди. Владельцы уксусного завода. Церковь Ирландии. Достаток напоказ не выставляли. Дом скромен. Открыт любым гостям. Потолки низки везде, помимо библиотеки, словно человеку надлежит склонять голову повсюду – но не в обиталище книг.
Изабел глянула в окно. Солнце проступало над краткой линией деревьев в глубине сада.
– И как вам наша страна, мистер Дагласс?
Удивительная прямота. Интересует ли Изабел отвага откровенности? Сельская глушь ужаснула его, он редко сталкивался с такой нищетой, даже на американском Юге, ему и сейчас затруднительно это постичь.
– Для меня большая честь оказаться здесь, – ответил он.
– А для нас большая честь принимать вас. Приятная вышла поездка?
– Мы ехали проселками. Многое увидели. Местами очень красиво.
В тишине она подбрела к окну. Выглянула в сад, где, гибко опираясь на деревья, все выше взбирался свет. Дагласс видел, что у нее на языке вертятся слова. Она пощупала край шторы, намотала ниточку на палец.
– Надвигается бескормица, – наконец произнесла Изабел.
– Должен признать, порой путешествие навевало уныние.
– Поговаривают о голоде.
Он снова вгляделся. Изабел была худа и простовата, отнюдь не красавица. Глаза ярко-зеленые, размытый профиль, естественная манера. Никаких украшений. Никакой суеты. Аристократический акцент. Вряд ли такая женщина распахнет настежь окна мужского сердца, однако что-то в ней было такое, отчего воздух между ними ярко окрасился.
