Браун летал в воздушной разведке. У него был талант к математике полета. Любое небо умел претворить в цифры. И на земле не бросал подсчетов, вычислял новые способы приводить аэропланы домой.
Оба знали достоверно, каково это – когда тебя сбили.
Турки подловили Джека Алкока в дальнем бомбардировочном рейде над заливом Сувла, пулеметным огнем прошили аэроплан, раскурочили пропеллер по левому борту. Алкок и еще два авиатора прыгнули в море, добрались до берега вплавь. В чем мать родила их отконвоировали туда, где турки держали военнопленных. В деревянных клетках, открытых всем ветрам. Рядом сидел валлиец, у него были звездные карты, и Алкок, застряв под усеянным гвоздями небом турецкой ночи, тренировался штурманить: стоило разок глянуть в небо – и он точно знал, который час. Но больше всего на свете ему хотелось копаться в двигателях. Когда перевели в лагерь для интернированных на Гёдизе, обменял шоколад Красного Креста на динамо, шампунь – на детали от трактора, из бамбука, болтов, батарей и обрезков проволоки сооружал пропеллеры.
Тедди Браун тоже побывал в плену – на фоторазведке совершил вынужденную посадку во Франции. Одна пуля раздробила ногу. Другая пробила топливный бак. По пути к земле выбросил фотокамеру, порвал карты, раскидал клочки. Посадили биплан на раскисшем пшеничном поле; двигатель вырубить, руки вверх. Из леса прибежал неприятель – выволочь авиаторов из обломков. Браун чуял, как из баков утекает бензин. У одного боша на губе зажженная сигарета. Невозмутимость Брауна вошла в легенды. «Прошу прощения, – окликнул он, однако немец надвигался, пылая сигаретой. – Найн, найн»[2]. Облачко дыма вырвалось у немца изо рта. В конце концов пилот Брауна замахал руками и заорал: «Да тормози ты, твою ж мать!»
Немец замер на полушаге, задрал голову, поразмыслил, проглотил горящую сигарету и снова побежал.
Двадцать лет спустя Бастер, сын Брауна, хохотал над этой байкой, сам собираясь на войну. «Прошу прощения. Найн, найн». Как будто у немца рубаха из штанов выбилась или развязались шнурки.
Брауна отправили домой еще до перемирия, а затем он потерял шляпу в воздухе над Пикадилли-сёркус. Девушки мазались красной помадой. Подолы у них поднялись почти до колен. Браун гулял по берегу Темзы, шел вдоль реки, пока та не вскарабкалась в небеса.
Алкок добрался до Лондона только в декабре. Посмотрел, как мужчины в черных костюмах и котелках лавируют среди руин. Поиграл в футбол в переулке возле Пимлико-роуд, попинал мячик. Но уже чувствовал, как воспаряет вновь. Закурил, поглядел, как завивается дым – в вышину и с глаз долой.
