Разбойник быстро шагал по улице Сан-Франциско. Он зашел в бар и сел за столик рядом с крошечной сценой. Лили Лейден уже допевал песенку «Плохая погода». Пять небольших прожекторов высвечивали завитые щипцами длинные светлые локоны, сильно накрашенные глаза с наклеенными ресницами, румяна и толстый слой броской помады. Ярко-красное шелковое вечернее платье облегало фигуру, оставляя открытыми плечи.
Разбойник передал записку в артистическую. Вскоре Лили Лейден подсел к нему.
— Тебя ждут в Нью-Йорке, — сказал Разбойник.
— Когда? — прозвучал резкий хрипловатый голос.
— Сейчас. Я подожду.
Лили вернулся в артистическую, снял парик, смыл грим, переоделся и десять минут спустя уже шагал по улице рядом с Разбойником.
Профессор антропологии Мартин Бьюли бодро вошел в кабинет.
— Господа, господа, — начал он, подходя к письменному столу, заваленному бумагами. — Рад видеть вас. Пожалуйста, извините за задержку. Я ждал вас только утром. Но я не против ночных гостей. Нет-нет. Чем скорее мы приступим, тем лучше. Время — золото.
Он повернулся к книжной полке и начал торопливо снимать и складывать на стол толстые книги. Кукольник был чуть выше 180 см. Роун решил, что ему лет пятьдесят семь-пятьдесят восемь. У него было удлиненное лицо с тонким вздернутым носом и круглыми, как у совы, глазами; красивые черные волосы, разделенные посередине пробором, были гладко зачесаны, и только челка закрывала большой морщинистый лоб.
Профессор Бьюли деловито уселся за заваленный книгами стол, нашел среди них две папки, стопку бумаги, заточил карандаш, поправил манжеты, посмотрел на Ханиса и произнес:
— Разденьтесь, сэр.
Профессор внимательно со всех сторон осмотрел Ханиса, который стоял в одних трусах. Затем подошел к столу и сделал несколько записей, вернулся к Ханису и занялся его черепом и кистями рук. Еще раз подошел к столу и продолжил записи.
— Вы ведь выращивали пшеницу?
— Я? Когда? — удивился Ханис.
Профессор открыл одну из папок.
— Вы провели полтора года на ферме, и еще вы говорите немного по-русски.
— Да я в жизни ни на какой ферме не был. А по-русски я говорю свободно.
— Конечно, все считают, что свободно владеют языками, — снисходительно сказал Бьюли и откинулся на спинку кресла.
— Ну, я-то точно. Я в России пять лет прожил.
— Ну-ну! Не будем преувеличивать. В России вы вообще не были.
— Я прожил там пять лет, — повторил Ханис.
Профессор заглянул в папку.
— Позвольте узнать, когда именно?
— С 1935 до 1937 и с 1937 до 1940.
