«Они ничего не знают», — понял Май и спросил, успокаиваясь через силу:
— Что за роман вы пишете?
— «Печень», — поведала Лидочка, клацая по клавиатуре компьютера.
— A-а, что-то кулинарное…
— Издеваешься? Это о Прометее, которому орел клевал печень, — оскорбилась Лидочка.
— Ну, я почти что догадался, — галантно сказал Май и полюбопытствовал: — За сколько же у вас купят это произведение?
— На семьсот долларов потянет, — важно ответил Толик.
«И за это вы мучаетесь, увязая в собственной бездарности?» — вскричал про себя Май, осознавая, что он — богач и что никто о позорном сговоре с Титом никогда не узнает. Если же спросят, откуда деньги взялись, можно будет что-нибудь соврать, как Тит советовал: выиграл в лотерею, жена получила наследство или нашла где-нибудь, в Каневе, сокровище… Май ощутил, как срамная радость заклокотала внутри него и стала рваться наружу. «Да! — с болезненным восторгом подумал Май. — Я заработаю эти деньги и поеду… в Неаполь с Тусей и Галькой! А потом во Флоренцию, а там фра Анджелико! И между мной и всем этим маячит какой-то хилый бебрик! Я с ним разделаюсь, я убью его — как было заказано! Кто бы на моем месте не убил? Кто? Нет таких героев и я — как все!»
— Да! — забывшись, воскликнул он. — Хочу и буду, как все!
— Ты совсем пить бросил? — невинно спросил Толик.
Вопрос огорчил Мая: с ним в ошалевшие мысли встрял Анаэль, и радость стала меркнуть. Май начал бороться с наваждением, раздувая в себе подлое чувство превосходства над теми, кто получает всего лишь какие-то жалкие семьсот долларов за роман.
— Ты оглох? — спросил Толик.
— Я?.. Да… то есть… душно у вас, — пробормотал Май, отступая к выходу по разбросанным туфлям и рассыпанному мусору.
Кокошина открыла ему дверь, многозначительно напомнив:
— Так ты зайди к Шмухлярову. Не забудь, что я говорила.
— Да, да, — кивнул Май, дергано улыбаясь. — Что-то про кости мертвецов…
Он вышел, наступив на ореховую скорлупу. Солнечный свет затоплял лестничную площадку. Май прошел сквозь него и тихо замычал от сердечной боли: где теперь Анаэль? Неужели он бросил Мая навсегда? Проклятая пощечина!.. И ведь что интересно: Май в своей жизни никого пальцем не тронул. «Затмение, затмение нашло!» — твердил он, сбегая по лестнице. От отчаяния Май уверовал на миг, что Анаэль слышит его и, оказавшись на улице, выкрикнул с мольбой: «Затмение! Затмение!..»
— Семе-ен! — окликнули его.
Но то был не летучий голос Анаэля — Кокошина лукаво морщилась из-за цветочных горшков. Не успел Май пошевелиться, как она метнула в него увесистой книгой, понукающе крикнув:
