* * *
13 мая мы с Оксаной собрались побывать у резиденции Ангелы Меркель — поглядеть на приезд президента Украины Петра Порошенко. Утром Оксана в какой раз попеняла мне, что, встав с кровати, я не надел трусов.
— Зачем эта демонстрация? — сказала она, судя по тону, потому, что сказать это полагала данью приличиям.
— Зачем эти условности? — парировал я со скукой в голосе и зевнул.
Сообщалось, что Порошенко прибудет на приём к Меркель в 12.00, но он прибыл раньше, и мы застали только расходившуюся публику. Тогда мы направились на Паризер Платц. В проходе Бранденбургских Ворот Оксану привлекла скульптура древнего воина в углублении стены. Оксана подняла руку, взялась за его ступню.
— Берлин стал моим, — объяснила с трогательной серьёзностью свой знаковый жест.
Мы отправились вдоль Унтер ден Линден к Александерплатц.
— Мне в Берлине — почти как в Харькове! — с ноткой восторга объявила моя спутница.
Оказалось, Харьков — её самый любимый город. Она недалеко от него родилась, в нём училась. До Берлина она, между прочим, ознакомилась с такими европейскими столицами, как Осло и Лондон. А уж сколько повидала городов в бывшем СССР! В начале 1980-х, студентка восемнадцати-девятнадцати лет, ездила проводницей плацкартного вагона от Киева до Владивостока и по другим маршрутам, не раз проезжала мою родную станцию Бугуруслан в Оренбургской области, запомнила одноэтажное здание вокзала. Я говорю, что оно было построено ещё при царе. Она возвращает меня на Унтер ден Линден:
— Как мне нравится идти в потоке людей в центре Европы!
Справа магазин за магазином, кафе за кафе, люди, люди, люди за столиками на панели. Помпезное здание Российского посольства. Я сообщаю, что напротив часто стоят группы под украинскими флагами — пикетчики требуют возвращения Крыма Украине. Красивое лицо Оксаны грустнеет, ей не хочется этой темы. Она знает, что я, российский немец, гражданин ФРГ, на стороне Украины, по которой лишь проезжал; бывал только в Одессе. А Оксана, оказалось, видела Одессу мельком, не знает о Большом Фонтане.
Я упоминаю о памятнике Дюку Ришелье на Приморском бульваре около Потёмкинской лестницы. В нескольких шагах от памятника — крышка канализационного люка, с этого места Дюк виден сбоку, и кажется, что его опущенная к паху рука держит нечто известное. Я одариваю Оксану одесской прибауткой:
— Если встанешь ты у люка, то увидишь … у Дюка!
Моя спутница невозмутима — ни слова, ни взгляда. Я поспешно переключаюсь на одесские пляжи, и вдруг словно со стороны слышу, как читаю свой стих:
