Джерри обреченно вздохнул. Ничего не поделаешь! В конце концов шеф сам приказал: раздобудь и верни, или уничтожь!
Чертежей больше нет. Противнику они не достались, значит, все в порядке.
Выходя из конюшни, Джерри выхватил из рук старого Себа фунтовую купюру, которую тот вздумал посмотреть на свет.
Когда Джерри вернулся домой, Ширли сообщила ему:
- Тебе звонил какой-то человек. Я думаю, это один из китайцев, которые похитили меня и Мэвис...
- Чего он хотел?
- Сказал, что если сегодня в полдень ты придешь один на выставку сокровищ британской короны в Тауэре, он сообщит какую-то важную для тебя информацию. Он хочет за нее тридцать фунтов...
- Любопытно, какие секреты можно продать за тридцать фунтов? - пробормотал Джерри.
Ширли пожала плечами.
- Он не сказал. Но я думаю... ведь для китайца тридцать фунтов - огромные деньги, верно?
Джерри задумчиво потер колючий подбородок. Если у китайцев есть какая-то информация для продажи, можно попытаться укрепить свой авторитет в глазах шефа. И десять гиней прибавки наверняка не уплывут.
Конечно, осторожность не повредит, но в таком оживленном месте, как лондонский Тауэр, едва ли может стрястись что-то непредвиденное!
- Он сказал, как его найти? - спросил Джерри.
- Попросил позвонить в гонконгский гриль-бар...
Корнелл взял телефонную книгу и отыскал нужный номер.
Канг вернулся от телефона. На его лице застыло мрачное злорадство.
- Корнелл клюнул, - сообщил он Чангу и взял со скамейки плащ, который почти не выпускал из рук. Его карман оттягивал какой-то тяжелый предмет. Это была адская машинка с часовым механизмом, которую "Конфуций" собирался взорвать в Тауэре.
Она отправит на тот свет Корнелла, Чанга, самого "Конфуция", а заодно с дюжину американских бездельников и саму выставку короны - символ монархического капитализма.
Это благородная смерть во имя высоких идеалов. Он станет героем романов и песен, стихов и детских книжек. Его нарисуют умирающим с красной книжечкой в руке. Он решился на все.
Канг доел порцию жареного риса по-деревенски и допил последний глоток фруктово-молочного коктейля, отдавая себе отчет, что это последний обед в его жизни. Затем с бесстрастным выражением лица направился к выходу.
За ним без особого энтузиазма поплелся товарищ Чанг. Он понимал, что про него не будут петь песен, сочинять стихов и рассказывать детям. В этой игре он всего лишь статист. Потому, наверно, в его взгляде не было прежнего ревностного стремления, не задумываясь, выполнить любой приказ товарища Канга. Но отступать уже поздно.
