Во всяком случае, так ему казалось.
- Отныне всего себя я посвящу тому, чтобы сделать тебя счастливой,-заявил он и вдруг обнаружил, что его клятва осталась неуслышанной-его гостья крепко спит. Улыбка нежности тронула губы отшельника.-Бедное дитя. А я-бездушное ничтожество.
Вертер поднялся из хрустального кресла. Девочка, свернувшись клубком, лежала на ковре из шкуры игуаны. Он нагнулся и с осторожностью подхватил на руки расслабленное теплое тело. Алые вишенки губ раскрылись в сонном вздохе, неокрепшая грудь поднялась и опустилась. Чудесная гостья Вертера спала на его руках.
От непривычной тяжести его пошатывало. Наш герой, пыхтя, прошествовал по башне и, вновь опустив драгоценную ношу на пол, испустил облегченный вздох. Но прежде до него дошло, что в его доме нет ничего мало-мальски похожего на девичью спальню.
Холод серых камней и чернота вулканического стекла, так милые вечно страдающему сердцу, теперь раздражали. Вертер огляделся, поскреб подбородок и улыбнулся.
- Ее будет окружать красота,-решил он.-Утонченная и умиротворяющая красота.
Кольцо Власти отныне было движимо вдохновением. Стены башни покрыли гобелены со сценами из старой Книги Сказок- единственной отрады Вертера в его одиноком детстве. Эту книгу он готов был слушать без конца.
Его любимый герой Персик Шелли, великий мастер игры на губной гармошке, отважно вступал в Одеон (подземное царство
мертвых), чтобы вернуть оттуда любимого трехглавого пса Омнибуса. На гобелене древний музыкант был изображен со своим похожим на арфу инструментом в момент исполнения "Блюза для соловья"-выдающейся композиции, дошедшей до эпохи Края Времени. С другой стены смотрел своим единственным глазом посреди лба Касабланка Богард. Волшебной шпагой по имени Сэм он готовился пронзить свирепую чудовищную птицу-Мальтового Сокола-и освободить возлюбленную королеву Акрилоу из-под чар Большого Сони (карлика, обернувшегося гигантом) и Каина Мятежника, изгнанного из Голливуда (царствия небесного) за убийство своей сестры, прозванной Голубым Ангелом.
Пусть эти чудные картины пробудят романтическое воображение прелестного ребенка, пусть и она испытает те возвышенные чувства, что владели когда-то его душой. Он вновь переживал со всею остротой свои тогдашние детские впечатления. Сладостное чувство родства двух одиноких душ наполняло его. Все страдания взросления, терзающие теперь его гостью, всколыхнулись в душе Вертера. Он совершенно растрогался и твердо решил защищать от них свою драгоценную находку.
