Лирические произведения | страница 42



Еще проплачу я
                             не раз,
не раз
            приникну
                          к прядке ртом,
не раз
          я вспомню
                               жалость глаз
и слабость
                твоих бедных рук.
Не раз
            я вскрикну:
                            «Клава!» —
                                                 вдруг.
Где б ни был я:
                       у южных пальм,
у скользких льдов,
                             у горных груд,
где я
            палатку
                      ни развесь, —
кровать
            твоя
                        была
                                    вот тут,
и столик
             твой стоял
                               вот здесь,
и тут
           меня
                    любила
                                    ты!
Какие б я
                ни рвал цветы,
тот луг
            начнет
                      в глазах кружить!
Когда мне будет
                            плохо жить, —
хотя б во сне,
                        не наяву, —
ресницы мне
                        раздвинь,
                                          приснись,
коснись
              хотя б во сне
                                     рукой,
шепни:
          «Живи…»
                           И я живу,
тебя,
          как воздух,
                          ртом ловлю,
стихом,
            последнею строкой
леплю
         тебе
                 из губ:
                               люблю.

СТОН ВО СНЕ (1937–1939)

«Сказали мне, что я стонал…»

Сказали мне,
                     что я стонал
       во сне.
Но я не слышал,
                             я не знал,
что я стонал
                       во сне.
Я не видал
                ни снов,
                              ни слов
я не слыхал —
                        я спал, —
без сновидений сон.
Товарищ утром
                         мне сказал,
что слышал
                   долгий стон,
как будто
               больно было мне —
так
        я стонал
                      во сне.
Да,
    все, что сдерживалось днем
затихшее
                  в быту дневном,
уже давно
                не боль,
не рана,
             а спокойный шрам,
рубец,
            стянувшийся по швам, —
а что
         для шрама соль?
Да!
         Я забыл
                        луга в цвету
и не стонал
                        о ней, —
я стал считать
                         ту,
        что любил,
почти
           любовью детских дней.
Но если б знали вы —
как это все
                  взошло со дна,
очнулось
              смутной раной сна